Рыжий дьявол - Михаил Демин

— Ну, а если нас тут застукают, — погодя спросил я, — что с нами могут сделать?

— Да что угодно, — усмехнулся Денис, — может, просто прогонят, простят. А может, и нет… Они тут на все способны! Кинут нас в огонь — и кранты. И даже праха не останется.

Денис не любил язычников и побаивался их — это было заметно. И в то же время огненный культ вызывал у него какой-то странный интерес. Судя по всему, туземное капище очаровывало его и ужасало. Влекло и отталкивало.

И когда я заявил, что хочу познакомиться с огнепоклонниками поближе, Денис поначалу отнесся к этому с неодобрением.

— Думаешь, ты их поймешь? — усмехнулся он, вороша пальцами бороду, — разгадаешь?

— Надеюсь, — пробормотал я. — Это что за люди, какого племени?

— Кажется, сайонского, — сказал он медленно.

— Стало быть, это просто — горные тувинцы?

— Да вот в том-то и дело, что — не просто… Здесь они вроде бы смешаны с алтайцами. В этих местах вообще такая каша — ничего не разберешь! Да и вообще, если вдуматься: никто из нас не сможет разгадать этих дикарей до конца. Никто! Это как с животными. Они рычат — ты слышишь, а о чем они думают, не ведаешь. Мы — это один мир. А они — другой…

— Вот, вот, — подхватил я, — другой! Они неразрывно связаны с природой. И очевидно, знают что-то такое, что мы давно уже забыли. Или вовсе никогда не знали.

— Ну, как хочешь, — устало сказал тогда Денис, — если уж так тебе надо — сходи, пообщайся. Передашь от меня привет председателю артели…

— Так там, значит, тоже артель? — удивился я.

— А что же ты думал? — Он посмотрел на меня сощурясь. — Конечно. Такая же, как и у нас, промысловая организация. Только артель там — одна видимость! В сущности, все у них осталось по-старому. Официально они подчиняются председателю, но в действительности всем заправляет шаман.

— И председатель мирится с этим? Ведь стоит ему только заявить…

— Для председателя главное — выполнить план по заготовке пушнины, понимаешь? Если бы шаман мешал, другое дело. Но он, наоборот, помогает… Хитрый старичок. И дисциплинка там железная! И артель эта, учти, добывает «мягкого золота» побольше, чем наша.

Так мы толковали какое-то время. И затем остановились на развилке дорог. День уже сгорел и в горах заклубились синие сумерки. Над шумящей таежною чащею повисла узкая полоска месяца. В этот момент он мне напомнил что-то азиатское, дикое… Звериный коготь? Охотничий лук? Кривое лезвие ножа?

— Ты когда к ним хочешь пойти? — спросил Денис.

— Да сейчас, — сказал я, — время еще не позднее.

— Ладно. Значит, поворачивай налево. Стойбище недалеко. Да ты услышишь, там собак полно! Ну, и сразу топай к председателю. Его дом — третий от края.

Мы попрощались. И уже уходя, я вдруг остановился, охваченный внезапной мыслью:

— Послушай, Денис. Ты, кажется, говорил, что тамошний шаман любит хороший трубочный табачок?

— Да. А что?

— Так, может, у тебя найдется немного «Золотого руна»? Я бы прихватил с собой…

— Ну, ты ловкач, — смеясь, покрутил головой Денис. — Конечно, найдется. Я в эти чертовы места без него не хожу.

* * *

В стойбище меня встретили радушно. Тут, бесспорно, главную роль сыграла моя дружба с Денисом, а также припасенный загодя табачок… Получив его, шаман сразу же с видимым удовольствием набил короткую гнутую свою трубочку.

Был он стар, шаман. Невысок, сутуловат, узколиц. И одет весьма просто — в меховую тужурку, в высокие кожаные, подвязанные под коленями сапоги «бродни». Лысый его череп прикрывал мохнатый треух. Встретив такую фигуру случайно, в толпе, никто никогда бы и не заподозрил, что это человек, общающийся с духами и исполненный странного могущества…

На нем — на его тужурке — не было никаких отличительных знаков. И я подумал: «Наверное ритуальную „шаманскую“ одежду он надевает только тогда, когда творит свои заклинания. А может, и вовсе не надевает. Не такие теперь времена».

Да, встретили меня радушно, угостили кок-чаем[19] и свежими лепешками. Но все же настоящего контакта, к сожалению, не получилось. Старик, как выяснилось, русского языка не знал. А председатель, тот тоже был азиат и тоже далеко уже не молод, хоть и говорил по-русски, но плохо и с неохотой. И потому диалог наш состоял, в основном, из жестов и улыбочек.

Но как бы то ни было, я своего все-таки добился! Узнал, что назавтра назначена Большая Охота, и попросил разрешения принять в ней участие… Председатель поворотился к шаману и что-то быстро проговорил. Старик вынул изо рта трубку, огладил концом мундштука редкие седые усы, росшие по краям рта. И потом сказал, прикрывая тлаза морщинистыми веками:

— Ча.[20]

* * *

Большая Охота устраивалась здесь, как правило, дважды в месяц; целью ее была не только добыча ценных мехов, но также и заготовка — мяса отстрел горных коз и оленей. И в такие дни в охоте принимало участие все мужское население стойбища.

Однако прежде чем выходить на промысел, полагалось по традиции задобрить духов, выпросить у них удачи…

И шаман всю эту ночь провел возле капища — стучал там в бубен. К сожалению, меня туда не допустили. А настаивать я не стал; мне отнюдь не хотелось понапрасну портить с этими людьми отношения.

Бубен гудел унывно, глухо, прерывисто Звук его то учащался, то медленно затихал. На рассвете он замолк окончательно. И сразу же в тайгу, поодиночке и группами, потянулись охотники.

Бредя в кустах в холодной рассветной мути, я с любопытством разглядывал живописные их фигуры. И вдруг заметил среди них человека, одетого в безрукавку из козьего меха. Голову его обтягивал красный, пестрый, туго завязанный над ухом платок. «Где же мы встречались? — подумал я. — Когда?» Напрягся и вспомнил. Ну, конечно! Это ведь он на моих глазах в Таштыпе покупал косметический набор «Красная Москва» и приготовлял в коробке из-под пудры адский свой коктейль…

Меня он не узнал, не запомнил; скользнул по мне равнодушным взглядом и отвернулся. Но все же я остался в той группе, где был и он. И потащился следом.

* * *

Мы поднимались к водоразделу — туда, где рождаются реки Хакассии и Алтая. Тайга понемногу редела, сходила на нет. Мир становился пустынным и каменным. Над ним простиралось бескрайнее небо, подсвеченное тусклой зарей. И только одно оживляло безжизненный серый пейзаж — стремительно падающие с откосов, блистающие, ревущие потоки воды. Казалось, они падают прямо с небес.