Пять историй болезни - Зигмунд Фрейд

Я: “Дети тогда рассказывали что-нибудь о лошади?”

Ганс: “Да!”

Я: “А что?”

Ганс: “Я забыл”.

Я: “Может быть, они что-нибудь рассказывали о ее Wiwimacher’e?”

Ганс: “О, нет!”

Я: “Там ты уже боялся лошадей?”

Ганс: “О, нет, я совсем не боялся”.

Я: “Может быть, Берта говорила о том, что лошадь…”

Ганс (прерывая): “Делает wiwi? Нет!”

10 апреля я стараюсь продолжить вчерашний разговор и хочу узнать, что означает “из-за лошади”. Ганс не может этого вспомнить; он знает только, что утром несколько детей стояли перед воротами и выкрикивали: “из-за лошади”, “из-за лошади”. Он сам тоже стоял там. Когда я становлюсь настойчивее, он заявляет, что дети вовсе не говорили “из-за лошади” и что он неправильно вспомнил.

Я: “Ведь вы часто бывали также в конюшне и, наверное, говорили о лошади?” – “Мы ничего не говорили”. – “А о чем же вы разговаривали?” – “Ни о чем”. – “Вас было столько детей, и вы ни о чем не говорили?” – “Кое о чем мы уже говорили, но не о лошади”. – “А о чем?” – “Я теперь уже этого не знаю”.

Я оставляю эту тему, так как очевидно, что сопротивление слишком велико, и спрашиваю: “С Бертой ты охотно играл?”

Он: “Да, очень охотно, а с Ольгой – нет; знаешь, что сделала Ольга? Грета наверху подарила мне раз бумажный мяч, а Ольга его разорвала на куски. Берта бы мне никогда его не разорвала. С Бертой я очень охотно играл”.

Я: “Ты видел, как выглядит Wiwimacher Берты?”

Он: “Нет, я видел Wiwimacher лошади, потому что я всегда бывал в стойле”.

Я: “И тут тебе стало интересно знать, как выглядит Wiwimacher у Берты и у мамы?”

Он: “Да”.

Я напоминаю ему его жалобы на то, что девочка всегда хотела смотреть, как он делает wiwi.

Он: “Берта тоже всегда смотрела (без обиды, с большим удовольствием), очень часто. В маленьком саду, там, где посажена редиска, я делал wiwi, а она стояла у ворот и смотрела”.

Я: “А когда она делала wiwi, смотрел ты?”

Он: “Она ходила в клозет”.

Я: “А тебе становилось интересно?”

Он: “Ведь я был внутри, в клозете, когда она там была”.

(Это соответствует действительности: хозяева нам это раз рассказали, и я припоминаю, что мы запретили Гансу делать это.)

Я: “Ты ей говорил, что хочешь пойти?”

Он: “Я входил сам и потому, что Берта мне это разрешила. Это ведь не стыдно”.

Я: “И тебе было бы приятно увидеть Wiwimacher?”

Он: “Да, но я его не видел”.

Я напоминаю ему сон в Гмундене относительно фантов и спрашиваю: “Тебе в Гмундене хотелось, чтобы Берта помогла тебе сделать wiwi?”

Он: “Я ей никогда этого не говорил”.

Я: “А почему ты этого ей не говорил?”

Он: “Потому что я об этом никогда не думал (прерывает себя). Когда я обо всем этом напишу профессору, глупость скоро пройдет, не правда ли?”

Я: “Почему тебе хотелось, чтобы Берта помогла тебе делать wiwi?”

Он: “Я не знаю. Потому что она смотрела”.

Я: “Ты думал о том, что она положит руку на Wiwimacher?”

Он: “Да. (Отклоняется.) В Гмундене было очень весело. В маленьком саду, где растет редиска, есть маленькая куча песку, там я играл с лопаткой”. (Это сад, где он делал wiwi.)

Я: “А когда ты в Гмундене ложился в постель, ты трогал рукой Wiwimacher?”

Он: “Нет, еще нет. В Гмундене я так хорошо спал, что об этом еще не думал. Только на прежней квартире и теперь я это делал”.

Я: “А Берта никогда не трогала руками твоего Wiwimacher’a?”

Он: “Она этого никогда не делала, потому что я ей об этом никогда не говорил”.

Я: “А когда тебе этого хотелось?”

Он: “Кажется, однажды в Гмундене”.

Я: “Только один раз?”

Он: “Да, чаще”.

Я: “Всегда, когда ты делал wiwi, она подглядывала; может, ей было любопытно видеть, как ты делаешь wiwi?”

Он: “Может быть, ей было любопытно видеть, как выглядит мой Wiwimacher?”

Я: “Но и тебе это было любопытно, только по отношению к Берте?”

Он: “К Берте и к Ольге”.

Я: “К кому еще?”

Он: “Больше ни к кому”.

Я: “Ведь это неправда. Ведь и по отношению к маме?”

Он: “Ну, к маме, конечно”.

Я: “Но теперь тебе больше уже не любопытно. Ведь ты знаешь, как выглядит Wiwimacher Анны?”

Он: “Но он ведь будет расти, не правда ли?[46]”

Я: “Да, конечно… Но когда он вырастет, он все-таки не будет походить на твой”.

Он: “Это я знаю. Он будет такой, как теперь, только больше”.

Я: “В Гмундене тебе было любопытно видеть, как мама раздевается?”

Он: “Да, и у Анны, когда ее купали, я видел маленький Wiwimacher”.

Я: “И у мамы?”

Он: “Нет!”

Я: “Тебе было противно видеть мамины панталоны?”

Он: “Только черные, когда она их купила, и я их увидел и плюнул. А когда она их надевала и снимала, я тогда не плевал. Я плевал тогда потому, что черные панталоны черны, как Lumpf, а желтые – как wiwi, и, когда я смотрю на них, мне кажется, что нужно делать wiwi. Когда мама носит панталоны, я их не вижу, потому что сверху она носит платье”.

Я: “А когда она раздевается?”

Он: “Тогда я не плюю. Но когда панталоны новые, они выглядят как Lumpf. А когда они старые, краска сходит с них, и они становятся грязными. Когда их покупают, они новые, а когда их не покупают, они старые”.

Я: “Значит, старые панталоны не вызывают в тебе отвращение?”

Он: “Когда они старые, они ведь немного чернее, чем Lumpf, не правда ли? Немножечко чернее”[47].

Я: “Ты часто бывал с мамой в клозете?”

Он: “Очень часто”.

Я: “Тебе там было противно?”

Он: “Да… Нет!”

Я: “Ты охотно присутствуешь при том, когда мама делает wiwi или Lumpf?”

Он: “Очень охотно”.