Кладоискатель и доспехи нацистов - Юрий Гаврюченков

— Я не дуюсь. На надутых воду возят и разные тяжести кладут. — В разговоре с женой тет-а-тет я избегал бранных слов.

Мы брели вдоль длинного дома с таким расчетом, чтобы Слава успел догнать нас раньше, чем дом закончится.

— Ну вот, ты опять.

— Что «опять»?

— Вечно ты ищешь во всем несуществующий подтекст. Слишком плохо думаешь о людях. Даже о самых близких людях, — неодобрительно заявила Марина.

— Не надо давать повода.

— Ищущим повода, — переиначила на свой лад супруга. Манеру украшать речь цитатами она переняла у меня. Самые расхожие из Библии даже знала наизусть. — Сколько лет ты уже ревнуешь меня к Славе? Наверное, с первого дня. А ведь знаешь, что у нас с ним ничего быть не может и не было никогда, но все равно ревнуешь.

— Неправда, — пробормотал я, но мой голос не был услышан.

— Правда-правда. Ты меня к каждому столбу ревнуешь, даже к маме, боишься, что она может меня отнять. В принципе, ревность это нормально, когда в меру. Только вот насчет сегодняшнего ты зря. Славик парень неплохой.

«Только дрищет и глухой», — посмеялся я мысленно.

— На самом деле ты ему больше, чем мне, доверяешь, — продолжала Маринка. — Помнишь, когда к нам эти бандиты из «Светлого братства» с мечами пришли, ты меня совершенно спокойно со Славой оставил, когда к Ксении убежал… ой, извини, вынужден был скрываться от милиции. Перепоручил ведь, ничуть в тот момент не сомневаясь, что мы можем воспользоваться твоим отсутствием.

— Не говори глупостей.

— Когда мужчина хочет сказать женщине, что она дура набитая, он обычно говорит ей: «Ты совершенно права, дорогая», — ехидно напомнила Марина. — А вот Слава, между прочим, тебя к своей Ксении ничуть не ревнует. Я совершенно точно говорю. Мы с Ксюхой на эту тему немало разговаривали. Она его, кстати, тоже ко мне не ревнует.

— Неужели? — вырвалось у меня.

— Можешь сам спросить.

— Обязательно, — неохотно пообещал я.

Вынырнувшая откуда-то со стороны детской площадки четверка молодых людей быстро направилась к нам. Я продолжал вести Маринку как ни в чем не бывало, а у самого торопливо застучало сердце. Мне не понравилась их целеустремленность. Шли несомненно по делу. Ребятки обладали внешностью дворовой шпаны, которая проводит досуг в возлияниях под окнами родного дома. Сейчас им явно не хватало на бутылку. Брешь в бюджете должен был залатать неосмотрительно забредший в их дворик прохожий со своей барышней.

Как бы невзначай я опустил руку в карман, где лежал светошоковый фонарь.

— Мужик, дай закурить, — обратился главшпан — высокий тинейджер в серой клубной куртке.

Я не курил, о чем мог бы сказать, но не захотелось терять лицо в присутствии Маринки. Да и не помогло бы. Так к чему унижаться!

— У меня одна.

— Давай одну.

Кодла обступила нас полукругом. Справа от главшпана заняли позицию мальчонка в клетчатой кепке и чернявый пацан с пэтэушными усиками, слева стояло нескладное пирамидальное творение пьяных люмпенов, узкоплечее, толстожопое, с огромным губастым ртом под приплюснутым носом-пуговкой. Подростки меряли нас оценивающими взглядами, особенно Маринку, сволочи!

— Вы такие не курите, — ответил я, сожалея, что не остановился и не подождал Славу.

— Курим, курим, доставай, — насмешливо произнес главшпан, а мальчонка не преминул спросить:

— Что за сорт?

— «Красный богатырь», — ответил я, поражаясь собственному бесстрашию. — Только предупреждаю, она одна на всех.

— Чего? — не врубился сразу главшпан. — Что за богатырь?

— Красный, — ответил я, — с мохнатым фильтром и задними колесами.

Со смекалкой у ребят был напряг. Только чернявый просек, что над ними глумятся, и быстро ткнул меня в лицо кулаком.

Удар пришелся в губы, был он несильным. Я отступил и выдернул из кармана фонарь.

«Везет на синьхуанов», — подумал я, нажимая на кнопку, но чернявый опять опередил меня. Удар ногой, ловкий и незаметный, выбил из руки шокер. Фонарик улетел, а кодла бросилась в драку. Отступать было некуда, Маринка связывала по рукам и ногам, да и не дали бы убежать молодые и резвые. Догнали бы и растерзали, поганцы.

В озверелом обществе действовали законы стаи. Атаковал старший. Уклоняясь от удара, я пригнулся и поддел плечом движущегося по инерции главшпана. От удара под дых он содрогнулся, согнулся и отвалил. Я пнул изо всей силы оказавшегося поблизости мальчонку. Жесткий рант модельного ботинка угодил ему по голени. Поганца словно ветром сдуло, он отскочил, визжа.

Чернявый с пирамидой налетели на меня, мутузя с обеих сторон. Попали в голову, я потерялся. Уже ничего не видя, не слыша и не соображая, я упал на спину, локтями инстинктивно защищаясь от сыплющихся отовсюду ударов. Сучьи детки, next-поколение, глушили меня с очумелой жестокостью. Могли бы и убить, не заголоси на весь квартал Маринка. На ее крик с воем примчался Слава и в шесть секунд навел порядок, утихомирив хулиганов связками ударов. Мне оставалось только кататься по земле, чтобы не попадать под ноги дерущихся.

Когда рядом свалился главшпан, я понял, что развязка боя близка, вскочил и стал охаживать полудурка пыром по ребрам. Переросток кряхтел и ойкал, закрываясь руками, как я только что, но меня перемена ролей ничуть не смущала, и я продолжал с остервенением выколачивать из него дурь.

— Хорош, Ильюха, — остановил меня корефан, — ты его так вообще забьешь насмерть.

— Ну и пусть, — выдохнул я, сплевывая кровавую пену, но бить перестал, — одним подонком будет меньше!

— Пошли отсюда. — Слава с Маринкой потащили меня с поля брани.

— Пидоры и уроды! На людей как бешеные бросаются, лупцуют почем зря. Я же им ничего не сделал, петухам!

— Сделал, не сделал, — пробормотал Слава, — какая разница. Все мы такими были по молодости.

— Нет, не все. — Ярость моя иссякла, осталась только злость. — В юности я таким не был, можешь мне поверить.

— Ну, это ты не был, — туманно заметил Слава. Должно быть, мы с ним росли по-разному, у него было рыльце в пушку. В результате что выросло, то выросло: я пасую перед малолетками, над которыми он с легкостью одерживает победу. Драться в детстве полезно, драться в детстве нужно.

Когда мы завалились домой, Ксения уже пришла с работы.

— Ого, у тебя и видок, — смерила она меня взглядом эскулапа и покосилась на мужа. — Где это вы отирались?

— У тестя были, — ответил я, чем ее весьма удивил.

— Ни хрена себе страна! — воскликнула Ксения. — Чего же вы так с тестем не поделили? Приличные ж люди, хучь бы Маришки постыдились.

Жена, не отвечая, смотрела в пол.

— От тестя что-нибудь осталось? — не унималась Ксения.