Иван Грозный. Жены и наложницы "Синей Бороды" - Сергей Нечаев

Мне страшно здесь, мне душно, неприветно

Душе моей; и царь со мной не ласков,

И слуги смотрят исподлобья. Слышны

Издалека мне царские потехи,

Веселья шум, — на миг дворец унылый

И песнями, и смехом огласится;

Потом опять глухая тишь, как будто

Все вымерло, лишь только по углам,

По терему о казнях шепчут. Нечем

Души согреть. Жена царю по плоти,

По сердцу я чужая. Он мне страшен!

Он страшен мне и гневный, и веселый,

В кругу своих потешников развратных

За срамными речами и делами.

Любви его не знаю я, ни разу

Не подарил он часом дорогим

Жену свою, про горе и про радость

Ни разу он не спрашивал. Как зверь,

Ласкается ко мне, без слов любовных,

А что в душе моей, того не спросит…

Быть может, Островский остается историком и тогда, когда изображает Ивана наедине с Василисой уже после того, как она формально была приближена к царю. Грозный уже пресытился и хочет ее бросить. Василиса удерживает его. Ей страшно. Она говорит о мертвецах, стоящих между ними. Ее ужас передается самому царю. Василиса просит развлечь ее. Царь отвечает, что он здесь не для забавы. Она зябнет. Иван уже держит в руке кинжал, готовый поразить ее, но, по ее знаку, снимает с себя кафтан и кутает ей ноги. Василиса хочет, чтобы Иван назвал ее царицей. Тот возмущается: «Какая ты царица? Разве я венчался с тобой, возлагал на твою голову корону?» Но она отвечает: «Зачем ты споришь с глупой женщиной? Плюнь на нее и делай то, что она хочет». Грозный и на этот раз покоряется. Она заснула. Тогда он был уверен, что она больше не слышит его, он начинает говорить ей о своей любви. Он, отваживавшийся на все, не смел ей раньше этого сказать.

Нам ничего неизвестно о причинах немилости, постигшей обеих возлюбленных царя. Быть может, Островский опять угадал это, вложив в его уста следующие слова, обращенные к Васильчиковой: «Ты похудела, я не люблю худых»…

* * *

Профессор Р. Г. Скрынников приводит интересный факт: «Падчерица Грозного Мария Мелентьева вышла замуж за Гаврилу Пушкина, одного из предков А. С. Пушкина».

Считается, что Гавриил Григорьевич Пушкин, или Гаврила Пушкин, как он фигурирует в документах тех лет, родился примерно в 1560 году. Впервые в исторических документах он появляется в 1579 году, когда женится на Марье, дочери хорошо известных нам Мелентия и Василисы. А в 1638 году он скончался, приняв перед смертью монашеский постриг.

Его наследниками стали два сына — Григорий Гаврилович и Степан Гаврилович Пушкины.

Все это выглядит весьма странно. Если бы Василиса подверглась царской опале, ее дети уж точно не удержали бы в своих руках подаренную громадную вотчину. Между тем дети Василисы Мелентьевой достигли совершеннолетия и поделили между собой землю. Во всяком случае, в вяземской писцовой книге сказано: «Марья шла замуж за Гаврила Григорьева, сына Пушкина, и тое вотчину Гаврила Пушкин да Федор Мелентьев промеж себя полюбовно поделили пополам».

Что-то во всей этой истории ну никак не вяжется…

А Гаврила Пушкин потом получил известность благодаря трагедии «Борис Годунов» (помните: «Племянник мой, Гаврила Пушкин, мне из Кракова гонца прислал сегодня»). Как известно, А. С. Пушкина всегда интересовала история его предков, и среди них он особо выделял Гавриила Григорьевича, считая его одним из самых замечательных персонажей в эпоху самозванцев.

* * *

Как всегда, парадоксально, но очень интересно мнение А. А. Бушкова. Он пишет: «Якобы царь приближает к своей опочивальне неких Василису Мелентьеву и Анну Васильчикову. По одной версии, друг с другом они не “состыковались”. По второй — соперничали друг с другом за царскую любовь. По третьей — никакой Василисы Мелентьевой не существовало вообще, а летописную запись о ней подделал Сулакадзев, мастер на такие штуки».

Сказанное нуждается в пояснении. О каком Сулакадзеве идет речь? Был такой отставной поручик Александр Иванович Сулакадзев, родившийся в 1771 году в Рязанской губернии. Но он стал известен не как офицер, а как коллекционер старинных рукописей, исторических документов и прочих «диковин», эдакий археограф-любитель грузинского происхождения. К сожалению, он был не просто собирателем. Современными исследователями Сулакадзеву приписываются многочисленные исторические подделки и сфальсифицированные приписки к подлинным рукописям.

Ю. Ф. Гаврюченков в своей статье «Русские подделки» даже называет Сулакадзева «прохиндеем от каллиграфии», «натурой стремительной и легковесной» и «фальсификатором с восточной фамилией». Он пишет: «На своей квартире он держал музей, в котором хранилось около 290 рукописей по большей части собственного изготовления […] Будучи неуемным фантазером и трудолюбивым писцом, Сулакадзев старательно заполнял белые пятна русской истории».

А вот В. Б. Кобрин хоть и называет Сулакадзева «известным фальсификатором рукописей», но все же задается оставляющим какие-то надежды вопросом: «Не было ли, однако, в распоряжении Сулакадзева каких-то неизвестных нам сегодня источников?»

Разобравшись с этим, продолжим теперь чтение А. А. Бушкова: «Совершеннейший мрак! Вроде бы Суздальская летопись говорит, что в суздальском Покровском женском монастыре похоронена “супруга царя Ивана Васильевича Анна”, — но это, тут же восклицают оппоненты, может касаться как раз Анны Колтовской, благо имена одинаковые. Им возражают: Анна Колтовская похоронена в Тихвинском монастыре. Летописи — источник, мягко говоря, своеобразный. Даже если не подвергать сомнению их подлинность и признавать, что их создатели следовали за реальностью.

Как прикажете поступить со следующим казусом: источник под названием “Мазуринский летописец” сообщает, что специально созванный Собор дал царю разрешение на четвертый брак с “царицей Анной” (речь тут может идти исключительно о Колтовской). Однако два года спустя была написана “Новгородская вторая летопись”, где сказано, что царь только что женился третьим браком на Марфе Васильевне Собакиной. Четвертый брак, согласитесь, никак не может предшествовать третьему. Обе летописи, безусловно, подлинные. Вот такая неразбериха царит в описаниях Иоанновых браков…

Ну, а что же фантазеры? Они внесли свой вклад, можете не сомневаться! Джером Горсей поведал землякам, что «тиран», оказывается, развелся с женой-черкешенкой, заточил ее в монастырь, после чего «выбрал себе в жены из многих своих подданных Наталью, дочь князя Федора Булгакова, славного воеводы, пользовавшегося большим доверием и опытного на войне. Но вскоре этот вельможа был обезглавлен, а дочь его через год пострижена в монахини».

Никто, кроме Горсея, ни о какой “Наталье Булгаковой” не упоминает, да и существование “князя Федора Булгакова” вроде бы под большим вопросом. Но Горсей, похоже, послужил первопроходцем в сомнительном мероприятии по фабрикации вовсе уж мифических “жен Грозного”. Его последователи таковых наплодили несметное количество: Авдотья Романовна, Анна Романовна, Марья Романовна, Марфа Романовна (дались им эти Романовны!), а также Амельфа Тимофеевна и Фетьма Тимофеевна. Все до одной — персоны вымышленные».