Дилемма Джексона - Айрис Мердок

«Нет ли здесь, однако, чего-нибудь намеренно спрятанного или чего-то столь очевидного, что это не бросается в глаза?» — подумал Джексон. Бенет с Розалиндой, несомненно, унесли записную книжку Мэриан и проверили все адреса. Увы, вероятно, он уже осмотрел все, что было можно, включая, разумеется, потайной ящичек письменного стола.

Он прилег на постель Мэриан. Неужели его не озарит никакая догадка? Джексону нравилась Мэриан, он горевал о ней и старался сейчас мысленно увидеть ее. Царивший в квартире порядок и собственное бессилие повергали его в отчаяние. Джексон был наблюдателен. Печаль Эдварда он заметил задолго до того, как она стала очевидна всем. Разделял он и грусть Бенета. Но то было другое. Как он оказался в стороне? А может, это не случайно? Он, мастер на все руки, не может ничего сделать. Оуэн Силбери не зря назвал Джексона «окольцованной птицей». Очень удачное сравнение. Где теперь прочие его прозвища? Да, он нес эту тяжесть, это бремя, возложенное на него ими. Мечтал о чем-то особенном, о том, чтобы стать гонцом, несущим важное послание императору или великому ученому. Нет, не то. Он мечтал о чем-то святом, праведном. Джексон поймал себя на том, что мысленно перебирает неудачи, причин которых не может понять.

Время шло, но никакого озарения на него не снисходило. Пока. Так, дайте-ка подумать — не стоит ли еще раз обойти квартиру? Смерть заслонила все, что он считал столь драгоценным, столь важным для себя. И это уже не в первый раз. О, как он жалел себя! Угрызения совести, угрызения совести.

Джексон вдруг услышал доносившийся издали звонок. Вскочил: конечно, это кто-то звонит в дверь с улицы! Он, спотыкаясь, спустился с лестницы. Открыл дверь.

Стоявший на пороге мужчина в чем-то вроде ливреи или униформы заговорил сразу:

— О, вот письмо, я уже хотел подсунуть его под дверь, потому что никто не открывал, мы пытались… Это насчет часов той дамы…

— А, знаю, знаю… — быстро ответил Джексон, выхватил конверт и тут же вскрыл его.

— А сама дама здесь?

— Она вышла ненадолго, но скоро вернется.

— Так вы скажите ей, что они не пропали, мы их сохранили целыми и невредимыми, они у нас, но мне велено отдать их только самой даме. Это очень ценные дамские часики. Ну, вы понимаете, возможно, она сама за ними зайдет. Пусть приходит в любое время, мы связались с тем джентльменом, вероятно, вы его знаете…

— Как же, как же, конечно, знаю… — ответил Джексон, стараясь сохранять спокойствие и при этом лихорадочно соображая. — Я пришел вскоре после ее ухода, она оставила мне на этот счет записку. Видите ли, я некоторое время провел за границей, а он только что приехал, и я не могу найти номер его телефона, вообще-то он мой кузен…

— Да-да, вижу, вы немного похожи на него! Какая они красивая пара, если позволите заметить, и такие замечательные наездники! Сэмми и Джинни получили удовольствие. Да, разумеется, я дам вам его телефон, давайте напишу на обратной стороне конверта…

Пробормотав слова благодарности, Джексон закрыл дверь, взлетел со своей добычей наверх, в спальню, и сел. Номер телефона. Что с ним делать? Разумеется, не отдавать им! Думай! Как и когда его использовать? Сейчас? Кто такие Сэмми и Джинни? В возбуждении от желания поскорее прочесть письмо он не разузнал, откуда его принесли. Конечно же, нужно было задержать этого человека и разговорить его! Письмо оказалось коротким:

«Дорогая мадам, Вы забыли у нас свои часы, они в целости и сохранности. Мы пытались связаться с Вами по телефону, но безуспешно. Не могли бы Вы сами позвонить нам и зайти как можно скорее?»

Письмо было написано на бланке платной конюшни, расположенной неподалеку от Гайд-парка. Значит, Мэриан была там с мужчиной, с тем самым мужчиной. Стоит ли немедленно отправиться в эту конюшню и каким-нибудь образом выяснить, кто этот мужчина и где он живет? Но кто же это скажет! Они могут что-то заподозрить. «Так, что я имею? Адрес Мэриан, ее телефон и тот, другой телефон… Медленно соображаешь! — подстегнул себя Джексон. — Как же мне что-нибудь выяснить? Единственное, что у меня есть реально, это адрес Мэриан и ее телефон. Все, что я могу сделать, — это позвонить по тому, другому номеру».

Он посидел немного, держась за сердце — оно постепенно начало биться ровнее. Не должен ли он, как верный пес, отнести все, что удалось добыть, Бенету? Что полезное можно извлечь из этого телефонного номера? Если просто позвонить по нему и послушать голос, что это даст? Что можно сказать тому человеку, чтобы сразу не получить враждебный отпор? Если собеседник бросит трубку, что делать дальше? «Однако все это я предполагаю, исходя из посылки, что мужчина — в некотором отношении опасный или по крайней мере неприятный тип! Он может оказаться кем угодно: кем-нибудь, кого Мэриан просто подцепила по дороге, или кем-то, кого давно знала, всего лишь невинным спутником по верховой прогулке, или… Не разумнее ли рассказать все Бенету, а тот обратится в полицию, чтобы проверили этот номер?» Но жгучее любопытство взяло верх над здравым смыслом — Джексон снял трубку и набрал номер.

Тишина. Потом женский голос. Мэриан? Нет, разумеется, это не она.

— Алло.

Джексон, который так и не придумал, что говорить, выпалил:

— Он там? У меня письмо для него или для нее.

— О, он уехал, — ответила женщина. — Покинул нас весьма неожиданно.

— Вот как? А она?

— Не знаю, они ушли вместе, потом он вернулся один, собрал вещи и уехал.

— Ради бога, простите, но не могли бы вы мне сказать, с кем я говорю?

— О, извините, я миссис Белл, живу внизу, он дал мне ключи и…

— Вы не знаете, где он сейчас?

— Да, он оставил мне адрес и телефон, но… не велел никому их давать. Могу я спросить, кто вы?

— Я его брат.

— Ну конечно, конечно, он говорил о вас, вам я могу сообщить…

В Туане, хоть он и считался «домашним котенком» Тима, а также любимцем Бенета, было, по всеобщему мнению, нечто загадочное, хотя, разумеется, и не зловещее. Его называли еще «студентом-теологом». Когда-то он с лучшими отметками на курсе окончил Эдинбургский университет и некоторое время преподавал в одном из лондонских колледжей, а теперь работал в книжном магазине и, судя по всему, никогда не переставал учиться. Говорили, что он был учеником ученика самого Шолема[28]. Правда это или нет, никто не знал.

По отцовской линии Туан был евреем. Будучи ребенком, его отец вместе со своей семьей спасся от участи жертв холокоста. Они бежали и поселились в Эдинбурге. Женитьба его отца на девушке-шотландке пресвитерианского вероисповедания в местной еврейской общине наделала много шума. Особенно рассердился дед, но с рождением внука стал относиться к браку сына терпимее. Туан помнил, как сидел у него на коленях, а также как шел в траурной процессии на его похоронах. Еще более раннее воспоминание: отец называл его Яковом, а мать — Томасом, и Томас зачастую одерживал верх!