Свободная охота - Валерий Поволяев

Третьим приготовился проскочить шустрый «мураш» Матвеенков, нахлобучивший панаму себе на голову по самое донышко; глаза его сделались невидными, растворились в притеми, будто таблетки снадобья, брошенные в воду, только что они были – и нет их, растаяли, виднелась лишь крупная желтоватая крыжовинка носа да выпяченный вперед остренький подбородок, который ещё ни разу не был всерьёз обихожен бритвой.

– Давай, Матвеенков, я прикрою тебя! – прокричал Князев, ткнул стволом автомата в далёкий розовый пион, норовя торцевиной попасть в самый центр цветка, но, видать, поторопился, пули легли ниже цветка, просекли глиняную плоть дувала и застряли в ней. Хоть и не попал Князев в стрелявшего, но припугнул, душман нырнул под дувал и замер там, творя молитву. Паузой не замедлил воспользоваться Матвеенков и правильно сделал – Князев не успел похвалить его, как Матвеенков уже растянулся на земле рядом с Тюленевым.

– Тьфу! – отплюнулся Матвеенков.

– Молодец, – одобрительно проговорил Князев, – шустрым будешь, глядишь, в прапорщики выбьешься.

– Не, прапорщиком мне быть не дано, – тоненько, словно ни за что ни про что наказанный детсадовец, протянул Матвеенков, подкинул пальцем панаму на голове, освобождая взор. Увидев, что в выбоине дувала снова показалось что-то тёмное, нечеткое, полуслизнутое расстоянием, Князев дал очередь, погасил плечом удары автоматного приклада, в ту же секунду понял, что попал. Промедли он на краткий миг, не заторопись – промазал бы.

– Молодец, товарищ сержант! – похвалил Князева горьковский «мураш» и от азарта, от ощущения чего-то необычного, победного, ликующе-звонко рассмеялся.

– Сам знаю, что молодец…

Князев второй очередью подстраховал молчаливого жилистого москвича Семенцова, перебежавшего к ним, вывернулся круто, соображая, как же двигаться дальше. Место уж больно голое, ровное, как стол, – спрятаться негде. Над головой пробухтела пуля, следом за нею принёсся гулкий звук хлопка – стреляли из бура. Князев притиснулся к твердой нагретой земле, снова ощутил холод. На сей раз на лопатках, в выемке между ними. Попадёшь один раз под такую дурищу – и всё, заказывай оркестр для торжественных похорон. Даже если и убит не будешь, а только ранен – всё равно не жилец на этом свете. Посмотрел, откуда же бьёт бур. Вроде бы, не из-за дувала. Может быть, с плоской, укатанной крыши дома?

– Откуда же он бьет, с-собака? – спросил он вслух, выплюнул что-то клейкое, тягучее, собравшееся во рту. Плевок был тёмным. Выходит, пока он карабкался, пока стрелял – и сам не заметил, как полным ртом хватил красной пыли. – Откуда?

– Я тоже пытаюсь понять, – глухо проговорил Тюленев.

– На крышах не видно.

– За дувалами тоже нет.

Бур не замедлил ещё раз подать голос, звук был отчётливым, близким, целил стрелок на сей раз в горловину улочки, где лежал Негматов с ребятами, и, видать, попал – оттуда донёсся стиснутый, зажатый зубами стон, и Князев, и Тюленев почувствовали одновременно, что в них от этого стона что-то спеклось, ссохлось внутри, кровь ударила в голову, перед глазами сделалось красно, будто на землю кинули цветное рядно.

– Сволочь… – Князеву почудилось, что на одной из крыш шевельнулось что-то светлое, малоприметное, словно бы это было движение воздуха в воздухе, послал туда короткую очередь, но нет – это ему только почудилось, никого на крыше не было. – Своло-та-а-а! – выругался он вторично.

С верхотуры вновь свалился тёплый секущий ветер, прошёлся по людям, замусоривая глаза, и Князев неожиданно ощутил себя виноватым – что же это он бросил в горловине улочки смятый оранжевый огонёк, цветок гульруси, живое, можно сказать, существо, на которое дышать надо, лелеять, как всякий цветок, а он его в грязи оставил, под каблуками, а? Эх, Князев, Князев! Надо бы взять, надо бы, да постеснялся Князев, хотя никто не заметил цветка, все были заняты предстоящим боем.

– Всё, ребята, передых окончен. – Князев пружинисто взметнулся над землёй и, предупредив Негматова криком «Лейтенант!», чтобы тот прикрыл огнём, понёсся вперёд.

Услышал, как где-то далеко, разрывая непрочную плоть мутного, беспокойного дня, затрещал автомат – скорее всего Негматовский «калашников»; на звук этого автомата отозвался ещё один, только уже не наш, не родного производства – заморский, хоть и тютелька в тютельку, вроде бы, слямзен, внешне он выглядит так же, как и наш, а всё-таки не тот коленкор – где-то сталь недокалена, где-то ствол малость не так обработан, где-то деревяшка не той породы поставлена, и когда этих «где-то» да «не так» набирается пригоршня, сразу чувствуешь, с чьим оружием имеешь дело – своего производства или чужого.

Прямо перед ним вдруг всколыхнулась, пыхнула султаном земля, вывернулась наизнанку, будто из глуби её вырвался наружу, стряхивая с себя грязь, сохлые комки, гигантский червяк, пыль чуть ли не до глаз достала, но всё-таки не достала и с тихим скрипом осела. Стреляли по нему, Князеву, но стрелявший поспешил – хотел взять сержанта влёт, как утку, и слишком рано нажал на спусковую собачку. Протяни он ещё чуть – и попал бы; факт, что душман промазал, принёс Князеву удовлетворение, в нём даже возникло что-то радостное, слепяще-яркое – не его, выходит, пуля была! В воздух, в никуда убежала.

Посмотрел: как там Наджмсама, как там наши ребята? Наджмсама была молодцом, действовала правильно – скомандовала своим подопечным, чтобы те отползли за дувал – перестрелка явно затягивалась, душманов много, выкуривать их будет трудно, патроны надо было беречь, но патроны – это дело десятое, главное – сберечь собственные головы.

Ткнувшись в мелкую длинную выбоину, Князев пополз по ней к Наджмсаме – выбоина хоть и малая, воробей в ней не скроется, а всё тело защищает, всё надежнее себя чувствуешь. «Откуда же бьет этот зараза бур? С крыш, что ли? Или где-нибудь в стороне пристроился и под общую шумиху пытается открыть снайперский счёт? Как же его нащупать, как? Вот задача-то…

Почувствовал, как промокла и сделалась жаркой спина; пока он полз, драя пряжку собственного ремня, у него оторвалась пуговица и, жестяно пощёлкивая, откатилась в сторону. Потянуться бы за ней, да не дотянешься – снова громыхнет бур, накроет.

Выбоина кончилась, дальше шла ровная, хорошо утоптанная площадка – рыночные торговцы и покупатели постарались, притоптанная земля стала твёрдой, деревянной, её, наверное, даже пуля не пробивает, отскакивает, уходит в сторону. Князев, не мешкая, выметнулся из выбоины, стремительно понёсся вперед, пробежал метров двенадцать, упал в очередную выбоину, перекатился на бок и в ту же секунду ударил из автомата по душманскому дувалу – надо было прикрыть ребят, которые сейчас должны побежать по утрамбованной базарной площадке следом за ним.

И афганские товарищи, и наша охрана, хоть и оттягивалась за дувал, поддержали Князева – одного его автомата мало было бы. Негматов со своими ребятами в этот момент уходил по ту сторону базарной площади – к душманам надо было подбираться с двух сторон, кольцом.

В это время перед Наджмсамой хлопнула пуля, забила ей глаза твёрдой земляной крошкой, она выкрикнула что-то неразборчиво, притиснула руку к глазам, и в тот же миг её ударила вторая пуля. Удар был тяжёлым, Наджмсама дёрнулась, голова её обессиленно запрокинулась назад, тело, поймав свинец, согнулось – Наджмсама проволоклась по земле метра три.