Мудрец острова Саре - Джулия Дин Смит

— Его это еще ни разу не волновало, моя госпожа, — ответил Мозель и расстегнул воротник, будто в комнате резко потеплело. — Королю последнее время есть над чем поразмыслить.

Последние слова были произнесены особо мрачно, поэтому Атайя вопросительно посмотрела на Сесил.

— Атайя, тебе нужно кое-что знать.

Королева пригласила их сесть, и солнце тотчас закатилось за горизонт, погрузив комнату в сумерки.

В последующую четверть часа Мозель кратко изложил ход собрания Совета, на котором он был в августе, едва упомянув изобличительное письмо Осфонина и смерть сарского лорда-маршала, которого Атайя смутно помнила с детства и горевать не стала. Львиная доля речи была посвящена предложению Курии уничтожить колдунов в стране. С каждым его словом у Атайи холодела кровь, Джейрен сжимал ее руку все крепче.

— Что самое страшное, — добавила Сесил, когда он закончил, — мне пару дней назад сообщили, что Дарэк одобрил создание Трибунала. Он назначил епископа Люкина верховным судьей, а ряды инквизиторов пополнят братья ордена Святого Адриэля. Основные указания уже даны.

— Адриэлиты, — произнесла Атайя. — С ними шутки плохи.

Мозель кивнул:

— Да, они юмора не понимают. Думают, что если кто-то наслаждается жизнью, то сбился с пути. Лорнгельды с колдовским даром — идеальный враг для них.

— Боже мой, — прошептала Атайя.

Она отсутствующим взглядом уставилась на панель на стене, и деревянные узоры превратились в ужасные картины: кровь, предательство, пытки, смерти, расколотые семьи. И все из-за магии. Чудодейственной магии, дарованной Богом.

— Значит, он наконец объявил мне войну.

— Мы этого и ждали, Атайя, — тихо произнес Джейрен. — Этого или подобного.

— Знаю, но мне не легче. — Она встала и подошла к окну, дрожа от холода. Сад опустел и притих: Николас ушел, и его смех пропал. — Дальше два варианта развития событий: или люди потекут в мой лагерь несметными количествами, или выследят меня и разорвут на части за то, что свалила ужасы на их голову.

Джейрен подошел к ней.

— Представь, что Дарэка сейчас беспокоит тот же самый вопрос. Он мучается в сомнениях, будут ли его подданные считать Трибунал благословением или проклятием, станут ли они его любить или ненавидеть. — Супруг положил ей на плечо ладонь. — Такова цена лидерства… и вы оба должны ее заплатить сполна.

Серьезную атмосферу прервало появление Николаса и довольное агуканье из свертка белых одеял на его руках. Оттуда высунулось пять крошечных пальчиков, которые потянулись к подбородку принца.

— Сесил, найди, пожалуйста, время убедить своих служанок, что, хоть я и мужчина, из этого не следует, что я уроню ребенка головой вниз при первой возможности. Я носил Мэйлен на руках, когда она была даже еще меньше. А они смотрят на меня, как стервятники, пытаясь подловить момент, когда я сделаю что-нибудь не так.

Николас увидел хмурые лица, и с его лица тотчас сошла улыбка.

— Мне только что сообщили про Трибунал, — объяснила Атайя. — Николас, тебе об этом давно известно. Почему ты мне ничего не сказал?

— Но ты только вернулась! И что, я должен был поднимать такой жуткий вопрос посреди свадебного торжества? К тому же, — мрачно добавил он, — тогда я еще не знал, что Дарэк дал добро на чертову затею.

Выругавшись, принц тотчас прикусил язык, затем расслабился, подумав, что ребенок пока ничего не осознает.

— Ты все же мог меня предупредить, — снова начала Атайя, но Николас избавил себя от дальнейших упреков, сунув ей на руки ребенка.

Она сначала противилась, боясь уронить трепещущий комочек, завернутый в одеяло, однако большие голубые глазки и ангельская улыбка малютки сделали свое дело.

— Как ее назвали? — вдруг спросила Атайя, сообразив, что никто еще не представил дитя.

— Лилиан, — ответила Сесил. Она добродушно улыбнулась Мозелю и коснулась его руки. — Лилиан Роза.

Атайя перевела взгляд на малышку и тронула пушистый локон медового цвета. Что ждет ее в будущем? Она принцесса Кайта и, несомненно, выйдет замуж за принца, как должна была сделать Атайя…

Должна была, пока не проснулись магические силы. А если для Лилиан уготована такая же судьба?

Можно выяснить… но не стоит. Хедрик прав, как и внутренний голос Атайи, который однозначно запрещал ей использовать талант в эгоистичных целях, наделяя ближних знанием, которые тысячам других людей останется недоступным. К тому же нельзя однозначно утверждать, что ее пророческий дар надежен. Это станет известно, когда Эмма из Пайпвела превратится в колдунью.

Атайя отдала младенца Сесил, королева вздохнула и положила дочку в колыбель из розового дерева. Раскачивая ее одной рукой, она сжала другую в крепкий кулак и всмотрелась в личико, словно пытаясь угадать ее будущее и не подозревая, что это может сделать Атайя, хотя и не имеет морального права.

— Не такого мира я желаю для моих детей! — вырвалось у Сесил. Голос был приглушен, чтобы не испугать ребенка, однако выражал неприкрытую ярость. — Стычки, кровопролития… Господи на небесах, знаю, что это прозвучит наивно, но почему бы нам однажды не проснуться в спокойствии и согласии? — Она резко встала и развернулась, так что закружилась кремовая юбка из атласа. — Я никогда не прощу Дарэка за то, что он одобрил такое. Никогда!

Атайя хотела утешить ее, но на ум ничего не приходило. Просить мира так просто, но почему его так сложно достичь?

— Раньше он был не таким, — продолжила королева диалог с самой собой. — Или был, а я закрывала на все глаза. Отец сказал, что я должна выйти замуж за наследника Кельвина, и я с радостью подчинилась. Даже Дарэка тогда еще не видела, но подумала, что он благородный человек, как его отец. — Сесил прищурила глаза. — Как же я ошиблась.

Сесил отошла от колыбели. В солнечном свете она казалась хрупкой статуей со светлыми локонами, в отделанном кружевами атласном платье, но на самом деле таила несгибаемую силу и неизгладимую печаль.

— Я пыталась полюбить его. Я старалась. Но он такой… черствый. Такой отдаленный. — Королева схватилась за нитку жемчуга на груди, словно за цепь. — Поначалу я винила себя, что не могу проникнуть в глубины его души. А потом поняла, что в нем нет никаких глубин, что за четыре года жизни с ним я не узнаю больше, чем за четыре часа. О, я-то ему не совсем безразлична, — признала Сесил, наклонив голову набок. — По крайней мере Дарэк любит меня за то, что я родила ему сына. Не этого я ждала от мужа, — вздохнула она с грустной усмешкой. — Наверно, я в девичестве наслушалась бардов, не зная, что они воспевают идиллический мир.

Вдруг поняв, что сказала слишком много даже для круга друзей и семьи, Сесил отбросила уныние, словно вышвырнула из залы надоедливого слугу.

— Довольно этих размышлений, — сказала она, пытаясь улыбнуться гостям. — Я расстраиваюсь из-за вещей, которые не в силах изменить.