Никто, кроме нас! - Олег Верещагин

Но там – там, наверное, будет можно. Главное – сделать все правильно.

* * *

– Перебор, – капитан Мащенко бросил карты на стол.

– Играем ещ… – старший лейтенант Полынов осекся, удивленно глядя в дверь.

Пятеро других офицеров, лениво наблюдавших за игрой – трое украинцев, турок и американец-инструктор, – обернулись тоже.

– Это что за явление? – спросил один из украинцев.

В дверях стоял мальчишка. Невысокий, темноволосый, с грязными разводами на лице. Мальчишка улыбался радостно и светло. И сказал, кивая Полынову:

– Во, вы здесь… – обвел остальных взглядом, – все. Это хорошо.

Мальчишка с натугой держал в руке связку – противотанковую РКГ, два двухсотграммовых брикета тола и две старые «РГ-42». Кольцо из одной было выдернуто, и мальчишка второй рукой придерживал скобу предохранителя.

– Вэр из э вотчер? – спросил, поднимаясь, американец – он, надо отдать ему должное, первым понял, что происходит. – Часовой…

– Я ему бритвой горло перерезал, – охотно пояснил мальчишка. И кивнул на дверь, за которой раздался шум: – Во, бегут уже… Ну, ничего… А я за вами, дяденьки. Вам пора.

– Куда? – ошалело спросил Мащенко, не веря, что это происходит на самом деле.

– Вам – в ад, – сказал мальчишка. – А мне… мне к маме и к Маше…

…Трое успевших взбежать на крыльцо барака солдат погибли на месте. Остальные видели, как дюралевые стены раздулись изнутри – и разлетелись в бело-рыжей вспышке страшного взрыва.

* * *

Сидя на футбольном мяче, Сережка Ларионов плакал. Он не хотел этого делать и не собирался этого делать, но слезы текли и текли по щекам, капали на кроссовки, на пыльные обломки бетона и кирпича. Эти слезы были такими естественными, что он даже не попытался их вытереть, когда подошедшие «сибиряки» – двое мальчишек и девчонка, – постояв рядом молча, спросили – девчонка спросила:

– Мы сегодня не будем играть?

– Почему? – Сережка поднял мокрое лицо. – Будем, – и встал, подбрасывая в руке мяч. – Пошли конаться.

– Я с вами, – сказал Боже, вставая с каменной тумбы неподалеку…

… – Игра!

Звонко бумкнул хорошо накачанный мяч.

* * *

Димка был дома. Сидел за столом и читал растрепанную пачку листов А4 при свете керосиновой лампы.

– А мамы нет, – объявил он, оглянувшись на вошедшего надсотника. – У нее педсовет.

– Да? – немного растерянно спросил Верещагин, ставя на пол американскую поясную сумку. – Вот как… А она говорила…

– Да его в последний момент назначили, – Димка сел удобнее. – А когда вы с позиций уходите, вам не влетает?

Надсотник насторожился – ему почудился в вопросе какой-то подвох.

– Ну-у… – начал он. – Вообще-то увольнительные у нас есть… а я их еще и сам выписываю… кроме того, активных боевых действий нет, а до позиций тут десять минут бегом… – он понял, что говорит неубедительно и отрезал: – Нет. Не влетает. А тебе не влетает, что ты керосин жжешь?

Снимая жилет и ремень, он подошел к столу, присел на расшатанный стул.

– Влетает, – охотно ответил Димка. И опасливо примолк. Потом сказал: – А вы не расскажете? Книжка интересная…

– Какая, если не секрет? – Верещагин подался чуть вперед.

– Вот, – мальчишка пододвинул прочитанные листки. – Ну, вообще это не книжка, а… распечатка из Интернета. Мы новое помещение под штаб расчищали, я нашел. Только у нее конца нет… – Димка вздохнул. – Я посмотрел. А мне всего три листа осталось – и на самом интересном месте…

Он еще что-то говорил. Но Верещагин не слушал, с удивлением глядя на распечатку – «таймсом», 11-й номер, – которую кто-то когда-то сделал с хорошо известного ему сайта «www.zhurnal.lib.ru».

Валерич, Отто Макс Люггер, Шепелев Алексей – гласил заголовок.

ГРАНИ

– Дай-ка, – он взял у мальчишки последний лист и прочел вслух: – «Слышь, Шустрик, а ты правда на меня больше не злишься? За навоз?» – уточнил Сережка. «Ага, – смущенно подтвердил Кау. Мальчишка сделал короткую паузу, а потом честно ответил: – Не злюсь. Раз уж мы теперь одна команда, то чего злиться. Тогда уж надо было отказываться. А соглашаться и злобу таить – это нечестно». – «Странный ты какой-то со своей честностью», – признался рыжий». А дальше я знаю, – сказал надсотник, возвращая листки Димке.

– Знаете? – поднял брови тот. – Правда?

– Дочитывай, – Верещагин вытянул ноги в серых ботинках и осторожно откинулся на спинку стула, – и я расскажу. Это можно и без света. Надо же мне дождаться Ле… твою маму.

А на сердце опять горячо-горячо…

И опять, и опять без ответа…

А листочек с березки упал на плечо —

Он, как я, оторвался от веток…

Группа «Любэ»

Я проснулся оттого, что через меня переступили.

За последние три недели со мной случилось столько всякого, что трудно даже рассказать. Поэтому то, что, проснувшись, я увидел, что сплю на ворохе соломы под каким-то навесом, меня не очень поколебало. Кругом спали еще человек двадцать, и к турпоходу это не имело никакого отношения. Было жарко, безветренно, я видел, что небо буквально усыпано ярчайшими звездами. На юге непрерывно бухало, но это была не гроза.

Одиннадцатые сутки со стороны Карачаевска на север вдоль рек – Лабы, Урупа, Зеленчука, Кубани – пробивались оккупационные войска. Надеялись соединиться с группировкой, наступающей от Элисты. Они пробивались, а Южная армия их не пускала.

Мы жили в Упорной одиннадцатые сутки, и одиннадцатые сутки неподалеку шли бои. Но бежать больше просто стало некуда. Прибежали.

Три недели назад я жил в Ставрополе. Я и слов-то таких не знал – «оккупационные войска».

Правда, уже с начала апреля творилась вокруг разная чушня. То света не было. То воды. То взорвался химзавод, и его тушили почему-то не эмчеэсовцы, а какие-то залетные иностранцы. То по нескольку суток молчал телик, а потом по нему показывали какую-то чушь, иногда даже на английском или турецком языке. То дорожали продукты. То дешевели. То мэра снимали. То назначали нового. То поезда стали ходить не по расписанию – вообще не пойми как. То прошла через город здоровенная колонна войск – а потом ребята из пригорода рассказывали, что видели, как солдаты и офицеры разоружались возле аэродрома и просто расходились кто куда. То в центре города открыли пальбу – неясно кто. То по улицам мотались толпы людей с иконами и лозунгами не отдавать что-то там на поругание. Потом стали ходить слухи, что президент сложил с себя полномочия и передал их какому-то международному органу…