Вредность не порок - Лариса Ильина

Судя по его реакции, надо признать, весьма естественной, можно предположить, что он в это дело не замешан.

Иначе вряд ли бы он решился обратиться ко мне за помощью. Гораздо логичнее было бы в таком случае меня… как лишнего свидетеля… Господи, нет… Что-то я уже заговариваюсь… Тут я покосилась на Ефима. Анастасия, совсем ты заигралась, и правда, телевизор надо меньше смотреть… А вдруг это все взаимосвязано? Тот, кто подменил деньги, убил еще кого-то, кто им мешал… Так, а если Ефим должен эти деньги найти, значит, они могут убить и его… Мамочки… Ведь так вполне может быть.

Я не замедлила поделиться своей догадкой с Ефимом, он посмотрел на меня пристально, потом глубоко вздохнул и поднялся:

— Пошли!

— Куда?

— В тот дом, Настя. Возьмем лопаты и выкопаем то, что тебя так беспокоит. Я понимаю, что тебя больше волнует, что вдруг я к этому причастен. И если мы друг другу ни на грош не верим, толку не будет никакого. Давай побыстрее с этим разберемся, потому что времени у меня нет. Прости, честно нет…

Однако я с места не тронулась.

— Ефим, я тебе верю.. Я тебе, конечно, помогу… Но ты сам подумай, ведь если кто-то решился на подмену денег, значит, он пойдет и дальше, чтобы дело не выплыло наружу… Это же, наверно, большие деньги?

Ефим кивнул, я подошла к нему и, уткнувшись лбом в плечо, сказала:

— Давай сначала спрячем твою коробку!

Минут через пять, тщательно упаковав ее в полиэтилен, мы осторожно перелезли через подоконник и некоторое время прислушивались, опустившись на корточки. Было тихо и очень темно, я поднялась и, согнувшись, осторожно пошла вдоль дома в сторону сада.

Обогнув беседку, прошла за летний навес. Здесь, ближе к забору, Стас начал строить баню, я с удивлением отметила, что дело продвигается довольно быстро. Несомненно, «двоюродный» нашел себе занятие по душе.

Я огляделась. В углу аккуратно сложены толстые доски, потоптавшись вокруг и проверив конструкцию на прочность, я пролезла между ними и забором. Здесь была щель, как раз подходящая по размеру. Убедившись, что тайник вполне подходит, я пропихнула туда коробку, для верности прикрыв небольшой доской.

— Порядок, — прошептала я, отряхивая ладони.

Ефим стоял рядом, придерживая на всякий случай доски, я протянула руку, и он помог мне выбраться. Руки его были горячи, и я не слишком удивилась, когда, выдернув из-за штабеля, словно морковку с грядки, он обнял меня и поцеловал. Я замерла и закрыла глаза, безвольно качнувшись в теплой волне, все звуки разом смолкли, и тело стало невесомым.

— Настя… — тихо выдохнул мне на ухо Ефим, щека у него было горячей и мягкой, я потянулась к ней губами, чувствуя, как мое лицо начинает пылать, а мозги, вероятно, под воздействием повышающейся температуры плавятся.

И тут вдруг в горнице зажегся свет, мы дружно вздрогнули и в секунду оказались на четвереньках. Я услышала покашливание Стаса и быстро сообразила, что, вероятнее всего, он сейчас выйдет на улицу, потому что удобства у бабки во дворе, а то с чего бы ему ходить ночью по дому? И пройдет он прямехонько мимо нас, так что надо срочно менять дислокацию. Я энергично зашипела, объясняя Ефиму, в чем дело, он быстро сообразил и, чмокнув меня в нос, шепнул:

— Приду завтра, коробку заберу… Спасибо.. — . Ты самая храбрая, малышка!

В следующее мгновение он уже был возле забора, а я — возле своего окна. В тот самый миг, когда я перекинула ногу через подоконник, Ефим одним прыжком перемахнул через забор.

* * *

Я проснулась от какого-то постороннего шума, здорово похожего на жужжание мухи. Однако для мухи это было громковато, я села на постели и потерла глаза. Солнце вовсю слепило в окошко, глянув на часы и огорченно вздохнув, я слезла на пол. Бессонная ночь дала о себе знать, все тело ломало, посмотрев на пол возле подоконника, я увидела свои перемазанные глиной джинсы и свитер.

— Стирать придется… — застонала я и, припомнив вдруг все произошедшие ночью события, вздрогнула. — И что ж мне теперь делать?

Меж тем шум, напоминающий жужжание, усилился, в нем появились отчетливо слышащиеся причитания:

«Святые угодники, что делается-то!», и я догадалась, что в нашей горнице с очередной сплетней окопалась старинная Степанидина подружка Киревна, древняя бабулька, неуемная на язык и ноги. Судя по тоскливым завываниям, сегодня в программе была страшилка, рассказывать которые Киревна была большая мастерица.

Она вообще всегда знала все происходящее не только в Горелках, но и в окрестностях, словно внутри у нее был передатчик, настроенный на местную волну.

— Здравствуй, Настасья! — оживилась Киревна, стоило мне только высунуть нос из-за двери.

Дождаться, пока она уйдет, чтобы не попадаться ей на глаза, у меня не хватило терпения, плюнув, я решила, что имею полное право умыться, все-таки пока я еще в этом доме живу. Кивнув в ответ старушке, я направилась к умывальнику, старательно избегая встретиться взглядом с бабкой Степанидой. Впрочем, сама бабка делала то же самое, поэтому особого труда это не составило.

— Слышь, чего говорю-то, Настасья? — продолжала Киревна, с интересом наблюдая за мной. — Не знаешь еще?

Я не знала, поэтому покачала головой, про себя тихо злясь, потому что зубы почистить было нечем. Моя любимая зубная щетка лежала где-то в мокрой глине, в проклятом недостроенном коттедже, рядом с… Тут меня слегка замутило от воспоминаний, но краем уха я неожиданно услышала:

— ..Да, да, у подружки твоей, что учительницей в школе работает! Полдеревни уж там… Все крыльцо как есть в крови, говорят, и упокойники есть…

Когда смысл сказанного дошел до меня, я выпрямилась и вытаращила на бабку глаза.

— Кто?.. — спросила, заикаясь. — Где?

— Где? Да там, возле крыльца…

— Чьего крыльца?!

— Там… Да Кошкины, Лена и Дмитрий… Они-то к сыну уехали, самих дома нет…

Последние слова я услышала уже в сенях. Скатившись с лестницы, я, как была в халате, со всех ног понеслась в сторону дома Кошкиных.

Возле дома стояла огромная толпа. Увидев такое количество народа, я охнула, и ноги вдруг сделались ватными.

— Петр Игнатьевич! — крикнул кто-то. — Вы за Анастасией Игоревной посылали, она здесь!

Толпа разом оглянулась на меня, и я увидела идущего от Иркиной калитки участкового. Фуражка каким-то чудом цеплялась за затылок, лицо его было красным и мокрым, торопливо вытирая платком струящийся пот, он удрученно качал головой.

— Анастасия Игоревна, здравствуй, — он осторожно подцепил меня под локоть и, заглядывая в лицо, спросил:

— Что, нехорошо тебе? Уже разболтали?

После этого мне совсем стало худо, и ноги отказались слушаться, но я несколько раз сглотнула и спросила:

— Что там?