Озеро тьмы - Рут Ренделл

— Ты не представляешь, какое облегчение я испытал, — признался Мартин, — когда рассказал тебе о том выигрыше. У нас никогда не будет секретов друг от друга, правда?

— Не будет, — подтвердила Франческа, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. Ей не терпелось вернуться домой к Тиму.

— А теперь, когда мы нашли квартиру и определились с нашим будущим, я хочу уладить остальные дела. Я имею в виду филантропию, или благотворительность, — называй, как хочешь. Поэтому мне нужно связаться с миссис Кохрейн, а последние десять тысяч, думаю, лучше отдать миссис Финн. Я тебе о ней рассказывал? Эта женщина у нас убирала, она немного не в своем уме, бедняжка, и с ней нужно связываться через ее сына. Но я не сомневаюсь, что она заслуживает помощи… С тобой все хорошо, дорогая? У тебя какой-то отсутствующий вид.

— Я ужасно устала. Если не возражаешь, я не поеду с тобой. Возьму такси на Хит-стрит. — Лицо Мартина вытянулось. — Но если хочешь, мы завтра увидимся.

— Дорогая, — сказал он, — если это обещание, то я не буду тебя удерживать.

Тим сидел за кухонным столом и придумывал свои репортерские расходы — величайшее сочинение со времен «Войны и мира», как он сам иногда говорил. Он курил неизменный «Голуаз» — похоже, сотую сигарету за день — и пил рецину[46] из бутылки. Духовка и настенный нагреватель были включены, и по стенам, как обычно, стекал конденсат.

— О, Тим, — сказала Франческа. — У меня такое странное чувство. Погоди, сейчас расскажу. Налей мне, пожалуйста, вина и дай сигарету.

— Ну как, у вас была душераздирающая сцена расставания?

— Нет. Послушай, Тим, мы поехали к его адвокату, и там лежал этот договор на покупку квартиры. Я его прочла — он заключен между Джоном Александром Батлером и Франческой Браун. Я не хотела его подписывать, подумала, что это низко и подло — заставлять его платить за квартиру, в которой я не собиралась жить. Не смотри на меня так, я его подписала, и…

— Слава Богу, — выдохнул Тим, и его землистое лицо побледнело еще больше, так что красные губы и черные брови казались нарисованными. — Послушай… ты уверена, что договор составлен только между этим парнем, Батлером, и тобой? — Франческа энергично кивнула. — И ты подписала его одна? Ливингстон не подписывал?

— Нет.

— Когда вы ездили к старику Урбану, он, кажется, говорил, что Ливингстону придется заплатить налог на прирост капитала с одной из квартир, если он продаст их обе, так?

— Да, вроде как напоминал Мартину о каком-то законе на этот счет. Сказал, что если Мартин владеет двумя квартирами и продает обе, то ему придется уплатить этот налог с одной из них. По его словам, тридцать процентов прибыли. Что он сделал, Тим? Мне он ничего не объяснял, ни словом не обмолвился, когда мы уехали от адвоката. И я ничего не сказала и не порвала с ним…

— Порвать с ним? До завершения сделки ты будешь видеться с этим парнем каждый вечер, даже если это убивает тебя и меня. Разве ты не понимаешь, что он делает? Покупает квартиру на твое имя, чтобы не отдавать правительству две или три тысячи кусков налога. Другими словами, через пару недель, если будет угодно Господу, та шикарная квартира за сорок две тысячи фунтов станет эксклюзивной, неоспоримой и необремененной налогами собственностью моей сладкой малышки.

— Ой, Тим, неужели у меня получилось? Это лучше кольца или мебели…

— И месть будет очень сладкой, прибавил Тим.

Он раскинул руки, Франческа прижалась к нему, и они крепко обнялись.

Финну и Лене почта приходила крайне редко. Каждый квартал счета за газ и электричество, маленькая пенсия от фирмы отца Финна, а на Рождество — открытка от Бренды. И все. Финн мог месяцами не получать корреспонденции, которая была адресована лично ему, и поэтому был близок — насколько это возможно — к изумлению, подняв с коврика перед дверью длинный белый конверт.

Письмо было адресовано Т. Финну, эсквайру, надпись не от руки, а на пишущей машинке. Финн собирался на Модена-роуд, где клеил обои. Забравшись в фургон, он распечатал письмо и прочел.

Уважаемый мистер Финн!

Не думаю, что мы с вами встречались, но наши матери давние подруги. Возможно, миссис Финн рассказывала вам, что несколько недель назад моя мать приходила к ней на чай. Наверное, вас должно удивить мое письмо, но дело в том, что я хочу сделать вам деловое предложение и предлагаю встретиться, чтобы его обсудить. Не могли бы вы в течение ближайших дней позвонить по указанному номеру телефона? Я буду на месте с 9:30 до 5:30.

С уважением,

Мартин У. Урбан.

Финн завел двигатель и поехал на Парламент-Хилл-филдс. Мартин Урбан ошибался, когда писал, что они не встречались. Финн редко забывал такие вещи. Он довольно хорошо помнил Мартина — тот был прыщавым подростком, а ему самому исполнилось только одиннадцать или двенадцать. Лена взяла его с собой в дом на Копли-авеню, потому что это были школьные каникулы, а Куини заболела гриппом. Финн открыл дверь спальни и увидел Мартина, который сидел за письменным столом с транспортиром и угольником в руках. Мальчик повернулся и пронзил его взглядом, который в тот момент Финн принял за гнев и отвращение, но впоследствии понял его смысл. Этот взгляд всего лишь выражал изумление, что Финн как будто пытается преодолеть разделявшую их пропасть социальных различий.

Интересно, что теперь нужно от него взрослому Мартину? Если миссис Урбан действительно восхитили перегородки в комнате Лены, то она могла рассказать об этом своему сыну, который ищет строителя, чтобы сделать у себя перепланировку. Финн не отказался бы — за соответствующие деньги и если его не будут особенно торопить. Фраза «деловое предложение» истолковывалась им именно так. Он вошел в дом на Модена-роуд и принялся ходить по комнатам, оценивая прогресс. Осталось поклеить обои в гостиной первого этажа и переложить плитку в холле, после чего он будет свободен. Но прежде чем звонить, нужно понять, как обстоят дела здесь.

Вспоминая тот давний взгляд Мартина на Копли-авеню, он слегка удивился, когда прочел, что их матери давние подруги. «Несколько недель назад» — тоже преувеличение. Скорее, несколько месяцев; это было 16 ноября, размышлял Финн, в его день рождения.

И весь этот ужасный месяц, наполненный страданиями Лены, женщина не появлялась. Неудивительно, что он еще не закончил работу для Кайафаса…

Лена говорила, что из стен выползают личинки. Это было в самом начале, когда она еще различала цвета и чувствовала запахи, реальные или воображаемые. Потом она могла видеть только черное, белое и серое, лежала на кровати и плакала дни и ночи напролет. Финн не отходил от матери. Если обратиться в больницу, ее запрут в палате. Он осмеливался спать, только когда Лена отключалась под действием лекарств, — потеряй он бдительность, и она бросилась бы на него. Дважды Лена пыталась устроить пожар, а когда Финн помешал ей, она жгла себя. Шрамы от ожогов были до сих пор видны на ее запястьях и на локтевых сгибах.