Свидание в неоновых сумерках - Светлана Лубенец

Дмитрий Борисович Кочерьянц понял, что придет к хозяйке иконы, к этой попорченной жизнью тетке, которая назвалась Ириной, еще не раз, и станет приходить и ублажать ее до тех пор, пока она не подарит ему икону. Вскоре Дмитрий убедился, что икона была списком со знаменитой «Троеручицы» Николо-Богоявленского кафедрального собора, куда он не поленился сходить на экскурсию.

На следующий день после вечера с поцелуями Олега Дунаева работа у Татьяны не ладилась. Ее мучило острое чувство вины перед семьей Олега пополам с ошеломляющим счастьем. Тут у кого хочешь голова свернется набекрень… Все утро она мучилась со сборочным чертежом шаровой мельницы, а к половине двенадцатого поняла, что выпустила из виду целый узел. Она злобно сорвала лист с кульмана, разодрала его на мелкие кусочки и сама себе ужаснулась. Идиотка! Неврастеничка! Можно было стереть, потому что все было сделано еще в тонких линиях. А теперь за новым листом придется идти мимо Дунаева. Еще полчаса Татьяна бездумно сидела на стуле, а потом встала, глубоко вздохнула и все-таки пошла. На подходе к кульману Олега у нее совершенно ослабли ноги. Она твердила себе: «Не смотреть! Не смотреть! Не смотреть!» – и посмотрела прямо ему в глаза. Ее тут же окатило такой горячей волной, что она поняла: все ее вчерашние обещания самой себе ничего не стоят, потому что она влюблена в него покруче, чем Симонка в звероподобного Фенстера. Двигаясь на автопилоте, Татьяна взяла из шкафа лист ватмана, повернулась лицом к Дунаеву и уже намеренно посмотрела ему в глаза. «Я люблю тебя», – сказал ему ее взгляд. «Я с ума по тебе схожу», – ответил ей Олег таким же полным любви взглядом.

К концу дня из-под кохиноровского карандаша Татьяны, набор которых она самостоятельно купила в магазине взамен казенных, выпускаемых Томской карандашной фабрикой, вышел такой дисгармоничный чертеж, что шеф сморщился и раздраженно сказал:

– Если старейший сотрудник чертит, как студент-первокурсник, то что уж спрашивать с Вани Огурцова!

Ваня Огурцов, в прошлом году устроившийся в КБ после окончания Политеха, был притчей во языцех по причине того, что даже с помощью рейсшины не мог провести двух параллельных линий. Он отшучивался тем, что является адептом неевклидовой геометрии, но уже всерьез подумывал о том, чтобы уволиться из анахроничного КБ, где конструкторам не могут предоставить по компьютеру с AutoCAD. Татьяне не было никакого дела до Вани Огурцова, но то, что шеф назвал ее старейшим сотрудником, ранило до глубины души.

– Хорошо, что не пожилым, – утешила ее Сима, давя в вечном щербатом блюдце окурок «Парламента». Потом покрутила в руках пачку и сказала Татьяне: – Видишь, Юлик купил. Выбросил мою «Яву», как сказал, к чертовой матери. А по мне, так этот «Парламент» ничуть не лучше. Представляешь, Фенстер хочет, чтобы я вообще бросила курить! Как думаешь, бросить?

Татьяна, которая тоже не нашла в «Парламенте» ничего особенного, ответила:

– Я бросила бы, если бы меня любимый человек попросил.

– Так ведь этот никотин уже вошел в обмен веществ! Это ж понимать надо!

– Как вошел, так и выйдет.

– Хорошо тебе говорить…

– Это мне-то хорошо?! – зло перебила ее Татьяна. – Свинья ты, Симонка! Тебе все: и «Парламент» в зубы, и кофе в постель, и коньяк в ванную, и ты при этом считаешь, что мне лучше, чем тебе?!!

– Какой текст! – удивилась Сима. – Какой напор! Танька! Совершенно напрасно ты так долго скрывала от всех свой темперамент! И я с удовольствием с тобой это обсудила бы, но мне срочно надо бежать. Юлиан ждет. А в пятницу, имей в виду, мы пойдем с работы вместе к тебе домой, потому что я не могу допустить, чтобы ты упустила «Мужа на час».

Пышное тело Симоны грациозно поднялось со стула, звякнуло браслетами, против которых Фенстер не возражал, и исчезло вдали коридора. Татьяна выкурила еще одну сигарету оставленного Симой «Парламента» и решила, что Дунаев уже наверняка ушел и не навяжется в провожатые. Можно и ей спокойно идти домой.

Олег ждал ее за стеклянной стеной проходной. Татьяна задержалась у вертушки, раздумывая, не выйти ли ей с другой стороны завода, но ноги сами понесли ее к нему.

– Танечка, – как всегда, еле выдохнул Олег.

Ей хотелось броситься ему на шею, но она только сказала:

– Пойдем.

И они молча пошли к остановке, потом так же молча ехали в троллейбусе, потом в метро. Оба понимали, что настал день решительных действий, но точно еще не знали каких. Что им лучше сделать: расстаться навсегда или, наоборот, никогда не разлучаться? Доводы «за» и «против» они приводили себе разные, но одинаково мучились и страдали и оба решились на объяснение.

Когда захлопнулась дверь Татьяниной квартиры, решительность оставила их обоих одновременно. Олег переминался у порога, застегнутый на все пуговицы, с сумкой через плечо, и не знал, что ему делать. Татьяна дернула за язычок свою «молнию». Она так громко взвизгнула в напряженной тишине, что Татьяна с испугу снова застегнулась. Потом она помотала головой, пытаясь выйти из ступора, и дрожащим голосом сказала:

– Раздевайтесь, – и с ужасом посмотрела на Олега. Ей показалось, что ее предложение прозвучало неприлично.

Олег вздрогнул, но потом все-таки взял себя в руки, снял с плеча сумку, потом кепку и куртку. Потом спохватился и бросился помогать Татьяне. И все… Ее куртка упала на пол, а они, обнявшись, топтали ее и не замечали этого. Губы Олега нашли Татьянины, и они очень долго не могли оторваться друг от друга. Потом пальцы Олега принялись расстегивать на ней блузку.

– Нет!!! – закричала Татьяна, и Дунаев отпрянул от нее с искаженным душевной болью лицом.

– Нет… Я не то… – сказала она уже более спокойным тоном. – Я ведь привела вас сюда, значит… решилась…

– Танечка, перестань называть меня на «вы». Я люблю тебя… Я сто раз уже сказал это…

Олег шагнул к ней и снова хотел обнять.

– Нет, – она опять отстранилась и смущенно добавила: – Мы ведь с работы… Я сейчас… – и юркнула в ванную.

Торопливо раздеваясь, она думала, что в жизни все совсем не похоже на то, что показывают, скажем, в кино. В фильмах влюбленные как только встретятся, так прямо и кидаются друг на друга, только одежда летит в разные стороны. При этом совершенно неважно, откуда они примчались навстречу друг другу: из угольного забоя, со зверофермы, рыболовецкого сейнера, марафонской дистанции или вывалились из вонючего поезда дальнего следования. Татьяна не дробила уголь, но весь день в поте лица и тела корпела над чертежом, курила с Симоной в закутке у туалета, а потом потела от стыда за свою работу перед шефом. Разве может она позволить, чтобы Олег целовал ее далеко не благоуханное тело!

Татьяна встала под душ. Горячие струи со всех сторон обняли ее, но она продолжала дрожать и покрываться мурашками. Еще чуть-чуть…. И Олег коснется своими ласковыми пальцами ее груди… Сможет ли она это пережить, или у нее сразу разорвется сердце? Нет! Не надо себя травить. Не хватало еще рухнуть прямо в душе в обморок и раскроить себе голову о край чугунной ванны. Татьяна представила себе заголовок в какой-нибудь бульварной газетенке: «Смерть под душем» – и улыбнулась. Сразу стало легче. Она быстренько домылась, стараясь не сосредотачиваться на изгибах собственного тела, и вылезла на прорезиненный коврик. Вот так номер! Она не взяла с собой ни халата и никакой другой свежей одежды. И что же? Неужели опять натягивать на себя джинсы и блузку? Можно, конечно, выйти замотанной полотенцем, но это уж будет слишком раскрепощенно. Придется надевать все то, что с такой радостью только что сбросила. Да-а-а… Джинсы давно пора стирать… Колготки, что ли, не надевать… Шитые-перезашитые…