Данте Алигьери - Анна Михайловна Ветлугина

Гвидо засмеялся:

— Меня ты не обманешь. Это не импровизация, любезный друг, такие строки требуют тщательной работы. Но превосходно, право, не ожидал.

Чтения закончились, и гости вышли во внутренний дворик — глотнуть свежего воздуха и поделиться впечатлениями. Все хвалили новое сочинение Данте, а он искал предлога остаться одному, чтобы записать свою удачу и взглянуть, как смотрятся строки на бумаге, не обмануло ли его чувство. Но как проделаешь это незаметно, находясь в чужом доме? Вон там у розовых кустов не толпятся докучливые гости. Можно постоять в тишине и хотя бы заучить этот, будто с неба слетевший сонет.

Шаги ее были удивительно легки, он чуть не вскрикнул, услышав знакомый голос совсем близко.

— Это чудесно! Всем так понравилось, но я… — Беатриче замялась. — Видишь ли, я точно знаю, что ты можешь гораздо лучше. Не обижайся.

И снова действительность, надув паруса, неудержимо поплыла куда-то… Далеким зрением он видел перед собой недавний сон, где мудрая девочка сидела в окружении ангелов. Ближнее показывало щеки взрослой дамы под густым слоем белил и румян. Но шея не утратила той детской беззащитной тонкости.

Однако, черт возьми, она ведь только что задела его писательское самолюбие!

— Чтобы высказывать суждения о чем-либо — необходимо хорошо знать предмет, — подчеркнуто сухо сказал он и почувствовал, как все внутри напряглось, будто перетянутая струна. Еще мгновение — и лопнет. Испугавшись, он поспешно добавил: — Может, ты… вы и правы, я просто хочу знать, откуда…

— Я ведь помню тебя много лет назад, — объяснила она, — у нас в доме гостили дети со всей Флоренции, никто из них не сделал игрушечного космоса.

— Или все-таки ада? — Он храбро посмотрел ей в глаза.

Она не смутилась, даже не заметила нарушения приличий, глядя куда-то сквозь него:

— Космос включает в себя и то и другое.

Смысл ее слов показался ему странным. Что есть «другое»?

— Рай, — ответила Беатриче так просто, будто встречалась с этими явлениями каждый день. — Да, — подтвердила она, — они очень близки, даже в нашем городе легко заметить это. Например в больнице, которую построил мой отец. Недавно я видела там самоубийцу, которого выловили из рва и спасли. У него нос почти сгнил, но с каким умилением он слушал, как мы с сестрами-кларетинками поем «Ave Maria»!

Ее привлекательное лицо просияло, освещенное удивительной душевной красотой. Сразу смешны стали условности, не позволяющие ему вот так свободно и радостно беседовать с ней…

Поддавшись порыву, он хотел признаться ей, кто вдохновил его на сегодняшний сонет, но вспомнил: она ведь не в восторге от этого произведения и ждет лучшего.

— Я хочу прославить ваше имя, создав нечто небывалое! — решительно произнес он, удивляясь сам себе. — Да. Клянусь. Во имя той нашей дружбы!

Беатриче улыбнулась:

— Удивительно! Я думала, ты уже давно забыл о ней. Напиши, мне будет очень приятно. Только не клянись, это грех, лучше просто обещай. Я помолюсь за тебя, чтобы вышло хорошо.

Она отошла, оставив его окутанного теплым и мягким покрывалом несказанной радости. Минуту спустя из-за розовых кустов послышались шепот и хихиканье.

— Вот, оказывается, откуда Амор выстрелил в нашего нового поэта! — промурлыкала какая-то дама.

— Надо сказать Джемме, чем все время так занят ее женишок, что никак не может даже нанести визит, — отозвалась другая (это была Лаиса).

Они показались Данте пустыми визгливыми собачонками, но в памяти тут же встала страшная история юной Франчески да Римини. «А роль старого ревнивца исполнит моя невеста», — с грустью подумал он, вспомнив, что Джемма младше его на несколько лет.

Сплетницы удалились, держась за руки и продолжая шушукаться. С какой готовностью они опорочат доброе имя его возлюбленной! Нет, он не даст им такой возможности.

Гости уже переместились обратно в залу — поближе к закускам, которые уже заканчивались. Гвидо Кавальканти оставался верен своей… хм… бережливости.

Данте уселся к столу, взял засахаренное райское яблочко и начал рассеянно крутить его в пальцах. Беатриче расположилась поодаль в углу на высоком резном стуле. Она улыбнулась ему одними глазами, а Лаиса, заметив это, сделала знак подруге.

Алигьери почувствовал гнев. Совсем нет совести у людей! Он решил немедленно защитить честь возлюбленной уже проверенным способом, с помощью своей дамы-ширмы. Поискав глазами Джованну и обнаружив ее на противоположном конце зала, подошел к ней со словами:

— О прекраснейшая из дам! Давно уже я имею счастье лицезреть вас, испытывая при этом жесточайшие муки, усиливающиеся ввиду того, что злая судьба вновь и вновь сплетает наши пути. Беспощадный Амор не дает зажить моим ранам, его лук всегда наготове, лишь только стоит вам войти в комнату, где я нахожусь!

Увлекшись, он не заметил Беатриче, которая тоже подошла к Примавере и теперь, стоя у него за спиной, с удивлением прислушивалась. Улыбка исчезла с ее лица.

— Но как мне помочь вам, скажите? — прикинулась простушкой Примавера. В ее глазах мелькнули лукавые искорки.

— Позвольте мне посвятить вам канцону, о прекраснейшая! Всю остроту пера и трепет вдохновения я принесу на алтарь вашего имени, обещаю!

Джованна жеманно всплеснула руками:

— Ах, как мило! А ведь я могу удвоить ваше вдохновение и даже утроить! Не верите? А пойдемте гулять в розарий.

… Старое доброе вино Гвидо Кавальканти пилось с легкостью родниковой воды и ударяло в голову незаметно. После него предложение Джованны предосудительным не показалось. Данте только удивился, как она, будучи замужней женщиной, сама предложила мужчине уединенную прогулку. Впрочем, нравы во Флоренции, похоже, перешли черту любого приличия.

Новоиспеченная парочка отправилась в розовый сад, принадлежащий Гвидо. Он располагался с другой стороны от дома в глухом закоулке, обрамленном невысокими стенами из песчаника.

Джованна щебетала о розовом венке, которым она увенчает чело славного поэта. Она оказалась раздражающе глупа. Данте колебался: объяснять ли ей, что прославляют обычно лавровыми венками? На розах же имеются шипы, не хуже терновых.

Сорвав розу, Примавера встала на цыпочки, собираясь приладить цветок к волосам своего спутника. Данте вдруг вспомнил ее мужа — неприятного старика с лицом, изрытым оспой. Она улыбнулась. Пухлые губы оказались совсем близко. Случайно ли? А расстегнувшееся платье, под которым угадывались живописные холмики?

Разгоряченный вином и уединенностью места, он потянулся к ней, не зная, что из узкого окна за ними следит Гвидо Кавальканти, сжимая в руке кинжал и размышляя: как отомстить сопернику и одновременно не выдать своей связи с грубоватой возлюбленной. Впрочем, ничего особенного поэт увидеть не успел.

— Джованна, вот ты где! А я тебя ищу! — прозвучал знакомый голос.

Вздрогнув, Данте отшатнулся от случайной подруги и уставился