А порою очень грустны - Джеффри Евгенидис

Оливия все еще сидела, положив ноги на журнальный столик, дожидаясь, пока высохнет лак. Эбби наливала из миксера в стакан розовый фруктовый коктейль.

— Вы, предательницы! — набросилась на них Мадлен.

— Что? — удивилась Эбби.

— Вы все знали! — кричала Мадлен. — С самого начала знали, что Леонард в больнице! Поэтому и говорили, что на вечеринке его не будет.

Эбби с Оливией переглянулись. Каждая хотела, чтобы высказалась другая.

— Знали, а мне не сказали!

— Мы для твоей же пользы. — Эбби сделала вид, будто очень переживает. — Не хотели, чтобы ты расстраивалась и лезла на стенку. Вспомни, ты ведь уже на занятия толком не ходила. Только начала забывать своего Леонарда, вот мы и решили…

— А если б Уитни попал в больницу, а я бы тебе не сказала, тебе понравилось бы?

— Это другое дело, — ответила Эбби. — Вы с Леонардом расстались. Вы даже не разговаривали друг с другом.

— Неважно.

— А мы с Уитни по-прежнему встречаемся.

— Как вы могли? Знали и мне не сказали!

— О’кей, — сказала Эбби. — Ну извини. Нам очень жаль, что так получилось.

— Вы меня обманывали.

Оливия покачала головой, не желая с этим соглашаться.

— Леонард сумасшедший, — сказала она. — Ты это понимаешь? Извини, Мадди, но это правда: Леонард — сумасшедший. Он из своей квартиры не выходил! Пришлось вызвать охрану, дверь сломать.

Эти подробности ей были неизвестны. Мадлен проглотила их, чтобы проанализировать позже.

— Леонард не сумасшедший, — ответила она. — Просто у него депрессия. Это болезнь.

Она не знала, болезнь ли это. Она ничего об этом не знала. Но то, как быстро ей удалось выхватить этот аргумент ниоткуда, придало ей уверенности в собственных словах.

Эбби по-прежнему стояла с сочувственным видом, изображая печаль, склонив голову набок. Верхняя губа у нее была перемазана коктейлем.

— Мад, мы же просто о тебе беспокоились, — начала она. — Беспокоились, вдруг ты этим воспользуешься, чтобы помириться с Леонардом.

— Ага, значит, вы ради меня старались?

— Ехидничать необязательно, — заметила Оливия.

— Просто не верится, что весь последний год я впустую потратила на вас.

— Ага, а с тобой жить было прямо одно удовольствие! — В голосе Оливии появились жестокие и радостные нотки. — С тобой и твоими «Фрагментами речи влюбленного». Надоело до смерти! Это как та строчка, которую ты все время цитируешь. Как там? Что люди влюбляются лишь потому, что читали о любви. Так вот, ты только и делаешь, что о ней читаешь.

— По-моему, мы тебе оказали любезность, когда позвали жить вместе, — не будешь же ты с этим спорить, — сказала Эбби, слизывая с губы коктейль. — Это же мы нашли квартиру, заплатили задаток и все прочее.

— Лучше бы вы меня не звали, — ответила Мадлен. — Тогда я, может, поселилась бы с людьми, которым можно доверять.

— Пошли, — сказала Эбби, отворачиваясь от Мадлен и давая понять, что разговор окончен. — А то пока доберемся.

— У меня еще ногти не высохли, — ответила Оливия.

— Пошли-пошли. Мы опаздываем.

Дожидаться продолжения Мадлен не стала. Она повернулась, пошла к себе в комнату и закрыла дверь. Услышав, что Оливия с Эбби ушли, она собрала свои выпускные причиндалы — шапочка, мантия, кисточка — и спустилась в холл. На часах было 9:32. У нее оставалось двенадцать минут, чтобы добраться до кампуса.

Кратчайший путь на вершину холма вел по Бауэн-стрит, что имело и еще одно преимущество — ей не грозила опасность обогнать соседок. Однако у Бауэн-стрит были свои недостатки. Там жил Митчелл, а сталкиваться с ним ей не хотелось. Она осторожно прошла за угол, быстро миновала его дом и начала взбираться по холму.

Дорога была скользкая от дождя, и когда Мадлен добралась до вершины, ее туфли были облеплены грязью. В голове опять застучало; продолжая быстро идти, она почувствовала запах собственного тела, поднимавшийся из ворота платья. Она в первый раз исследовала пятно. Происхождение его было невозможно установить. Как бы то ни было, она остановилась, натянула через голову мантию и пошла дальше.

Она представила себе, как Леонард забаррикадировался у себя в квартире, как охрана ломает дверь, и ее охватила нежность, смешанная со страхом.

И все же это оживление не проходило, внутри, несмотря на подступившую тревогу, словно надувался воздушный шарик, придававший равновесия…

Дойдя до Конгдон-стрит, она прибавила шагу. Еще несколько кварталов, и впереди показалась толпа. Полиция перекрыла движение, и люди в плащах начали заполнять Проспект-стрит и Колледж-стрит, собираясь перед зданием факультета искусств и библиотекой. Снова поднялся ветер, верхушки вязов колыхались на фоне темного неба.

Проходя мимо Керри-тауэр, Мадлен услышала, как настраивается духовой оркестр. Выпускники и студенты-медики вытягивались вдоль Уотермен-стрит, а сотрудники в парадной одежде выравнивали ряды. Она хотела было пройти через арку Фонс-хауса на лужайку, но участники церемонии преграждали ей путь. Она не стала ждать, направилась дальше вдоль Фонс-хауса, вниз по ступенькам почты, рассчитывая добраться до лужайки подземным переходом. По дороге туда в голову ей пришла одна мысль. Она снова взглянула на часы. 9:41. У нее еще четыре минуты.

Почтовый ящик Мадлен находился в нижнем ряду, со стороны входа. Чтобы набрать шифр, она опустилась на колено, отчего почувствовала надежду и одновременно незащищенность. Медная дверца открылась, показалась потемневшая от времени ячейка. Внутри лежал одинокий пакет. Мадлен спокойно (ведь победители никогда не выказывают ни беспокойства, ни спешки) вытащила его.

Это было письмо из Йеля, надорванное и вложенное в полиэтиленовый пакет с эмблемой почты и надписью: «Данный предмет был поврежден в процессе доставки. Приносим извинения за задержку».

Она вскрыла пакет и осторожно вытащила из него бумажный конверт, стараясь не порвать еще сильнее. Он, похоже, застрял в сортировочной машине. На штемпеле стояло «01 апреля 1982».

Почта в Фонс-хаусе повидала множество писем с положительным ответом. Они стекались сюда ежегодно: из медицинских школ, из школ права, из магистратур. Студенты стояли на коленях перед своими ящиками, совсем как она сейчас, и вынимали письма, мгновенно превращавшие их в роудсовских стипендиатов, референтов сенаторов, начинающих репортеров, учащихся Уортонского университета. Открывая конверт, Мадлен заметила, что он не очень тяжелый.

Уважаемая мисс Ханна!

Сообщаем вам, что приемная комиссия Йельского университета не может предоставить вам место для обучения в магистратуре по курсу английского языка и литературы в следующем, 1982–1983 учебном году. Мы ежегодно получаем большое количество заявлений от квалифицированных выпускников и, к сожалению, не имеем возможности…