Франсуаза Саган - Жан-Клод Лами

Роман был посвящен Ги Шеллеру, который провел десять дней в Боваллоне перед сафари в Кении. Она называла его «мой самый большой друг». В редакциях и на городских обедах ходили слухи об их свадьбе. «Мама первая удивилась бы, если бы прочла в газетах ложную новость о моем замужестве. Нет ни роз, ни фаты…» — говорит она Иву Сальгю, спросившему ее об этом по телефону[215].

Опровержения Франсуазы Саган никого не обманули, тем более что Ги Шеллер дал подтверждение из Кении. Он не отказывается от своего обещания, но не хочет менять своих привычек. Стать «Господином Франсуазой Саган» не в его духе, и отлично, что она никогда не станет мадам Ги Шеллер, супругой делового человека, даже если речь идет о парижанине до кончиков ногтей и мужчине, с которого можно писать героя романа. Но жребий был брошен. Слухи о свадьбе подтвердились в момент выхода «Через месяц, через год», что обрадовало Рене Жюйара. Ничего лучше нельзя было и желать при выходе книги в свет, хоть помолвка и обсуждалась уже несколько месяцев.

За неделю до свадебной церемонии в мэрии Батиньоль, которая должна была объединить столь разные судьбы, они на короткое время расстались. В основном из-за Франсуазы: она нуждалась в том, чтобы отдалиться прежде, чем произнести свое «да» официально, перед служащим мэрии семнадцатого округа и услышать в ответ изысканное: «Мадам, я надеюсь, что теперь вы загадочно улыбнетесь и скажете ни на месяц и ни на год: “Прощай, грусть”».

Вместе с братом Жаком она колесит по Италии и вечером звонит из каждого города, где они останавливаются, своему будущему мужу. Связь плохая, голос на другом конце провода едва слышен, она уже выпила три или четыре коктейля. Ги Шеллер начинает беспокоиться о Франсуазе, которая едва различимо бормочет в трубку, что все хорошо и что она скоро приедет. «Мы ехали поездом до Неаполя, — говорит Жак Куарэ. — Нас охватила какая-то эйфория. Я заставил ее поклясться, что она больше не будет играть в карты, а сам пообещал отказаться от автомобильных гонок. Мы были очень счастливы и не хотели возвращаться».

«В день свадьбы, — добавляет он, — у меня в кармане лежала виза Венесуэлы, я собирался уехать туда жить».

Забавно, что накануне церемонии Франсуаза Саган звонила сестре и нескольким друзьям и говорила, что, подумав, решила не выходить за Ги и уезжает с братом. «Все были потрясены, — вспоминает Франсуаза. — Но никто мне не сказал: “Это шутка”. Мне поверили».

Согласно желанию обоих свадьбу отпраздновали в очень узком кругу. Некоторую нервозность придавало присутствие двухсот фотографов, которых пропускали в мэрию маленькими группками… Они пренебрегли обычаем и отказались рассыпать зерно. Журналисты усердно ходили за ними по пятам днем и ночью с той секунды, когда о предстоящей свадьбе было объявлено официально. Такова плата за известность. Ги Шеллера, который вел довольно спокойную жизнь, собственные фотографии на первых страницах газет скорее шокировали.

Подобная показуха была не во вкусе Ги Шеллера, однако присутствие журналиста Пьера Лазарева, ожидавшего сенсации, кажется, утверждало обратное. Отнюдь не вступая в сговор с дьяволом, респектабельный директор издательства «Ашетт», в обязанности которого входило поддержание отношений с издательством «Галлимар», таким образом выражал лишь дружеское расположение к могущественному директору «Франс-суар». Поскольку последний симпатизировал Франсуазе и, собственно, именно у него в кабинете она познакомилась с Шеллером, его присутствие в числе очень немногих гостей было естественно. В сопровождении свидетелей, брата Жака со стороны Франсуазы и издателя Гастона Галлимара[216] со стороны Ги Шеллера молодожены, еле слышно пробормотав «да», выходят из мэрии без колец, потому что попросту забыли их купить. Еще более удивительно, что Ги не включил имена Пьера и Мари Куарэ и своей собственной матери в список приглашенных.

Список, впрочем, состоял всего из дюжины имен. Из мэрии все отправились в Лувесьен, в ресторан «Грий Руаяль», принадлежавший Лазаревым, где состоялся обед, приготовленный знаменитым благодаря телепередачам поваром Раймоном Оливье. Кроме хозяев дома присутствовали: Софи Литвак, жена театрального режиссера Анатоля Литвака[217], Итье дё Рокеморель, администратор издательства «Ашетт», Франсис Фабр с супругой, адвокат Альберт Абдесселям, член французской делегации в ООН, его коллега Жером Сорвейн, журналисты и писатели Франсуа и Жак Галл.

Все — частые гости «Грий Руаяль», очаровательного местечка, принадлежавшего некогда графине Дю Барри. Вокруг раскинулся парк с озером, где плавали утки, настолько большой, что Париж казался где-то совсем далеко и не был слышен шум восточного шоссе. У супругов-журналистов собирались в этот воскресный день весьма респектабельные гости. Они непринужденно принимали министров, артистов, писателей, кинозвезд, банкиров, крупных промышленников. В погожие дни общество перемещалось в Лаванду, на виллу «Фосетт», выстроенную на скалистом мысе по распоряжению Елены Лазаревой. Рядом был причал, где стояли лодки ее друзей.

В августе 1957 года это местечко стало съемочной площадкой для экранной версии романа «Здравствуй, грусть!». Фильм снимал Отто Преминжер[218]. Главную роль играла Жанна Себерг. Права на съемку Рене Жюйар продал за пять миллионов старых франков затеявшему этот проект продюсеру Рэю Вентуре. Через посредничество Алана Бернгейма последний осуществил самую блестящую сделку в своей карьере, получив за них, в свою очередь, от американцев из Колумбии чек на шестьдесят миллионов. Сообщение об этой сделке Франсуаза восприняла со своей обычной флегматичностью, но урок так и не был ею усвоен.

Экранизации «Здравствуй, грусть!» и особенно «Смутной улыбки», которую снял Жан Негулеско[219], оказались не слишком удачными: