Прошлое. Настоящее. Будущее - Константин Анатольевич Крылов

href="ch2-95.xhtml#id162" class="a">[95], но, по крайней мере, тот факт, что «вот есть мы», вопросов не вызывает. Не то в России. Русские никак не могут сказать о себе «вот есть мы», потому что как раз с этим-то всё и неясно.

Поэтому-то, если мы всё же хотим разговаривать меж собой на эту тему (а придётся), нам ничего другого не остаётся, как начать с начала. С самого начала. С определений. То есть даже не с того, «кто такие есть мы» (и есть ли вообще), а с того, что такое вообще есть «нация».

Среди тех, кто берётся рассуждать на эту тему, очень популярны две взаимоисключающие теории нации: «расовая» (она же «биологическая») и «культурно-историческая» (или «теория национального духа»).

Грубо говоря, биологическая трактовка утверждает, что «нация» определяется через «национальность», а «национальность» – это биологический признак, наподобие цвета кожи. В наше политкорректное время эта теория многократно опровергалась (или просто анафемствовалась, как вредная и фашистская), но на деле она по-прежнему популярна в массах. Противостоящая ей «культурно-историческая» трактовка предпочитает понимать «национальность» через принадлежность «нации», каковая понимается как носитель «национальной культуры» (куда сваливают всё, начиная от Языка и Религии и кончая обычаями, народными прибаутками, застольными песнями, потешками и переплясами). Приобщаются к этой самой «национальной культуре» чисто духовно, путём научения и воспитания в соответствующей среде. Тут, правда, возникают всякие неприятные вопросы типа того, можно ли приобщиться «национальной культуре» кому-нибудь постороннему, и может ли человек быть причастным двум и более «национальным культурам». За сим обычно следуют невнятные разговоры о том, что приобщиться оной довольно сложно, особенно если делать это специально и сознательно. Если же быть совсем честным, то выходит так, что «вступить в нацию» (как вступают в партию) всё-таки нельзя.

И неудивительно. Главное в понятии «национального» состоит всё-таки в том, что «национальная принадлежность» передаётся наследственным путём. Если точнее, «бессознательно». «Национальное» – это то, чему нельзя научиться. Нечто в нас является «национальным» ровно в той мере, в которой оно не является «сознательным» (скажем, знанием или убеждением).

С этим можно поспорить, убеждая себя в том, что «национальная принадлежность» может быть делом свободного выбора. Бывают же ситуации, когда человек действительно меняет национальную принадлежность – «адаптируется» или «ассимилируется» в иной среде (скажем, в эмиграции). Не будем рассуждать о том, что всякая ассимиляция есть притворство и самообман: допустим для простоты, что это не так, и случаи истинной ассимиляции имеют место быть. Однако, успешная ассимиляция – процесс отнюдь не сознательный. Нельзя пройти полуторагодовой курс и научиться «быть немцем». Можно «онемечиться» (причём это дело долгое и мало у кого получается). Но, главное, это не может быть результатом сознательного решения. Это или получается само собой, или никак [96]. Можно, конечно, написать в домашнем календарике: «с сегодняшнего дня я буду считать себя немцем», и аккуратно вести себя как немец, даже думать по-немецки. (И при том чувствовать себя обычным заурядным евреем.)

То есть «национальное» определяется через восприятие, «ощущение». Русский – тот, кто чувствует себя русским (а не «думает», что он русский, поскольку «думать», точнее – воображать, можно много чего).

Соответственно, место «национального» – в бессознательном.

Вывод тривиален. Однако из него следует довольно многое. В частности, то, что никакого естественного «национального сознания» у людей нет: «национальное сознание» – это всегда рационализация (более или менее удачная) «национального чувства». (В отличие, например, от «классового сознания», которое есть. Потому что социальные и классовые отличия – это отличия именно сознательные. Можно говорить о классовом сознании, но нельзя – о классовом бессознательном [97].)

Тут мы, впрочем, несколько забежали вперёд, и, можно сказать, проговорились. Потому что ясно ведь, что далеко не всё бессознательное имеет отношение к «национальному». В бессознательном есть много всякого разного. Например, фрейдятина-сексятина. Или вкусовые предпочтения: кто-то любит острый сыр и музыку Брамса, а кто-то – телячью отбивную с кровью и без музыки. Всё это «бессознательные ощущения», но к нашей теме они отношения не имеют.

Так вот. «Национальным» является наше отношение к обществу, и на всё, что с этим связано.

Думаю, не надо доказывать, что общество – это явление вненациональное. Его устройство может сложиться само собой, или быть сконструировано какими-нибудь местными Солонами и Ликургами, или навязано извне. Это уж как получится. Но вот отношение людей к этому самому устройству и разным его частям – это «их внутреннее дело».

Тут-то всё и начинается. С одной стороны, общество – это такая вещь, которую невозможно не замечать. Можно не любить шоколад и не есть его. Но жить приходится в обществе, и тут уж ничего не поделаешь. Разумеется, у нас есть некоторый выбор, в какой именно части общества нам жить. Тем не менее, имея дело с частями целого, приходится как-то соотноситься и с целым. Но, с другой стороны, нам доступна для обозрения только определённая часть общественной жизни. Мы не видим и не ощущаем, как функционирует экономика, или, скажем, государственные учреждения. Разумеется, мы многое знаем и понимаем в общественном устройстве. Но знаем и понимаем головой, сознательно. Бессознательное же и ведать не ведает, что есть такие вещи, как «фондовый рынок» или «государственный долг».

Реально мы видим отдельных людей и их поступки. То есть оно реагирует на человеческое поведение, и только на него.

Итак. «Национальное» – это система бессознательных оценок человеческого поведения (как чужого, так и своего собственного), передаваемых наследственным путём.

Здесь нужно пояснить, что мы понимаем под «наследственным путём». Разумеется, дело тут не обязательно в «генах». Хотя в некоторых случаях они и могут играть какую-то роль; возможно, разную в разных случаях. Я вполне допускаю, что некоторые национальные признаки в большей мере «генетически заданы», чем другие. То есть логически возможна такая ситуация, что сын мамы-«мумбо» всегда будет вполне себе «мумбо», а сын мамы-«юмбо» должен расти до десяти лет в семье «юмбо», чтобы стать настоящим «юмбо». Под «наследуемым» следует понимать вообще всё то, что передаётся от старших (взрослых) к младшим (детям) бессознательным путём, «не специально» [98].

Важно здесь и то, что речь идёт не о «стереотипах поведения», а о стереотипах оценки поведения, о системе реакций на поведение. Эта разница очень важна. Поведение как таковое сознательно, ему можно научиться или разучиться. Человек может научиться «вести себя иначе». Но научиться иначе относиться к какому-то виду поведения крайне сложно.

Используя слово «реакция», мы можем дать ещё одно определение «национального». «Национальной» является реакция человека на общество, точнее говоря, на реализуемые в нём модели поведения [99].

Из этого следует крайне