Насмешливое вожделение - Драго Янчар

по проезжей части на роликах. Ирэн вышла из дома с большим бумажным пакетом в руках и села в машину к судье. Оба смеялись. В ушах вдруг раздался змеиный голос жены Фреда. Может, она ему не совсем верна. А Фред прибавил: говорят, совсем. Эта женщина уходила из его жизни, и он ничего не понимал.

Хотя все было ясно, как всегда бывает во всех вечно одинаковых историях.

Девятнадцатая глава

ПРОДЫРЯВЛЕННАЯ ДУША

1

Несчастье произошло одним теплым майским вечером, когда он переулками пробирался домой на велосипеде. Если то, что случилось, можно, конечно, назвать несчастьем. Это было бы кощунством, нет, это был перст судьбы, который ясно указывал вниз: отныне все двинется под уклон.

Днем он попытался добраться до реки. Ехал мимо промышленного порта вниз по течению. В душном мареве перед глазами воображалась полоска травы у воды, и, пожалуй, заросли ив, склонившихся над ней. Ни один из десяти маршрутов, описанных в книге Даймонда, не предусматривал такого финиша или стоянки. Но он был уверен, что писатель-велосипедист всех своих возможностей не исчерпал. Оставив позади нескончаемые корабельные доки, набитые ржавым железом, он оказался в длинном ряду пакгаузов. Пот тек по лицу, сочился из всех пор тела, он бешено жал на педали, рассекая густой, пахучий влажный воздух. Он отдалился от реки и на каком-то путепроводе попытался осмотреться. Пустыня промышленного порта с горами контейнеров и железа казалась безбрежной. Он спустился в пригородный поселок, где среди ветхих домов сидели черные люди. К реке? Ему показали разные направления, он повернул налево, направо, все время чувствуя близость воды. Слышал гудки пароходов, но широкая Миссисипи все еще была далеко. На каком-то перекрестке, сжимая зубы среди выхлопных газов огромных грузовиков, он сдался. Никакой травы у воды, никаких ив не будет. Приближался вечер, грузовики, рыча, извергали ему в лицо облака горячего, вонючего воздуха. Словно в насмешку, раз он не поверил книге Даймонда и ее велосипедным маршрутам. Вернувшись к гигантским пакгаузам, он снова оказался в бесконечном лабиринте, среди куч металлолома и демонтированных контейнеров. Он устал, хотел пить, ощущал себя потерянным посреди чудовищного индустриального пейзажа. В душе копилась злость на Даймонда, на самого себя, на весь двадцатый век, перекрывший ему доступ к реке. На велосипед, довезший его сюда. Он бросил его на кучу ржавого железа. Сел на пустой ящик и в поисках выхода из лабиринта углубился в карту велосипедных маршрутов.

Когда он начал вытаскивать велосипед из груды железа, то услышал змеиное шипение. Шипение и шорох. Заднее колесо, злобно шипя, медленно, но верно, испускало дух. Но он все равно сел на велосипед и погнал. Только оказавшись на пригородной улице, заметил, что едет на ободе. Знаменитый велосипед, благодаря которому была написана знаменитая книга «По Новому Орлеану на велосипеде», был продырявлен, и с этим уже ничего нельзя было поделать.

Он тащил велосипед как искалеченную клячу по задворкам пакгаузов, пустынным улицам и пригороду, где жили чернокожие, и ему приходилось терпеть насмешки, отпускаемые с порогов домов. И кучу визгливых черных сорванцов, бегущих за такой скорбной процессией.

Домой, совершенно разбитый, он притащился часам к одиннадцати. Втащил велосипед в холл и когда он зажег свет, его затрясло.

Перед дверью Гамбо стояли двое мужчин. Один прижал палец к губам, другой нервно махнул рукой: быстро убирайся!

И он убрался. Кое-как рухнул в постель и сразу заснул. Ночью он вроде бы слышал голоса, два черных мужика явились к нему во сне из темноты. Потом ему снилась глубокая яма, полная ржавеющего железа и шипящих змей.

2

Велосипед был не только знаменитым, но и священным. Благодаря ему была создана книга. О нем Питер и Ирэн любовно беседовали вечерами. Это был старый хромированный велосипед, каких больше не делают. На фотографии автор стоял рядом с ним в теннисках и бабочке. На исключительно удачной фотографии. Велосипед был на титульном листе книги, стоящей на полках книжных магазинов. На рекламном плакате книги-бестселлера была его фотография. Этот велосипед принес писателю удачу. Этот велосипед отправится в Нью-Йорк. Этот велосипед однажды окажется в мемориальной квартире писателя. Велосипед, который Питер трепал по шее как коня. Велосипед, который Ирэн называла «он».

Грегор вспомнил тот воскресный день в парке. Питер подарил ему книгу, с автографом. Друзья аплодировали. Все фотографировались с велосипедом.

Утром он с ужасом обнаружил, что шина не только спущена, но и порвана. И обод слегка погнут, потому что какое-то время он ехал только на нем. Он пытался понять, получилось ли это преднамеренно, как говорится, по злому умыслу, или по неосторожности, при смягчающих обстоятельствах, как квалифицируют юристы. По всей видимости, ночью на велосипед с разбега всем своим весом налетел пьяный Гамбо. Или его помяли те двое, что ночью стояли у двери. Велосипедная цепь волочилась по полу.

3

В любом случае все было хуже, чем он ожидал. При виде изуродованного колеса Ирэн побледнела, как будто перед ней бесценный жеребец, у которого сломана нога. Он хотел сказать, что сделает все, чтобы вернуть велосипед в прежнее состояние. Хотел сказать, что найдет мастера. Сказать, что он, в конце концов, сам умеет чинить велосипеды. Он не полный идиот по части техники, хотя, конечно, и не гений. В детстве умел натянуть слетевшую цепь. Отец его хвалил.

Ничего сказать не получилось. Вид искалеченного существа был ужасен. Легкий румянец окрасил ее бледные щеки.

Ах, надо все же заметить, что дело было не только в продырявленной душе велосипеда, хотя, конечно, и в ней тоже. Дело было в том, что продырявлено было все.

А кроме всего прочего еще и это:

«А сосед позвонил Питеру и сказал, что кто-то каждый вечер стоит под моим балконом».

И это:

«А вверху этого идиотского стишка, который ты бросил на веранду, было написано: „Анне“. Ты, что, был пьян?»

И это:

«А разве у тебя нет больше никакого чертового дела в университете, кроме как списывать стишки и стоять под балконом?»

«И крушить велосипеды».

Это было немыслимо. Ее душа шипела. Как велосипедная шина. Это была не злость, а что-то совершенно непонятное. И абсолютно несусветное. Это был какой-то другой человек. Шипящая, выпускающая воздух велосипедная камера.

«На самом деле мне есть, чем заняться», — сказал он.

«Ну, так займись», — сказала она.

Румянец на ее щеках, румянец, как после короткой пробежки, сменился бледностью. Бледность души, из