Война - Денис Юрин

Задумка Аламеза была проста: раз Мартин Гентар подвел его со своими фокусами под обвинение в колдовстве, то ему теперь эту кашу расхлебывать. Дарк не сомневался, хитрец-некромант легко развеет страхи до этого момента верных солдат и найдет эффективный способ доказать, что их дело правое, то есть во славу Геркании и на пользу Небесам.

В принципе, ничего трагичного утром не произошло. Разговор был, конечно, далеко не из приятных, но рано иль поздно подозрения в колдовстве должны были оскорбить слух Дитриха фон Херцштайна. Сама же отлучка была Аламезу лишь на руку, ведь в полдень на Соборной площади должна была состояться его встреча с другими морронами. Желание солдат, чтобы командир ушел, лишь облегчило ему задачу и избавило от необходимости искать благовидный предлог. Тревожило Дарка лишь одно – бегство фон Кервица. Оно было непонятно: то ли полномочный агент герканской разведки всерьез обеспокоился бессмертием своей души и решил покинуть компанию заклейменного нечестивцем Дарка, то ли рыцарь знал куда больше, чем моррон изначально полагал, и решил начать в Удбише собственную игру. Какое из предположений ни являлось бы верным, но оно определенно было не на пользу Дитриху фон Херцштайну, только начавшему укреплять свое положение в обществе.

* * *

Права поговорка: «Баба с возу, кобыле легче!» Когда у Дарка пропала нужда заботиться о целом отряде, он сразу почувствовал себя преисполненным сил жеребцом, готовым проскакать сколько угодно миль под седлом или без седока. Находиться одному среди врагов моррону было куда привычней, чем тащить за собой целый отряд хоть и неплохих вояк, но уж слишком богобоязненных. К сожалению, ему придется вскоре вернуться в отряд и завоевать потерянное доверие солдат, ведь без их помощи он вряд ли сумеет добиться намеченной цели. Однако об этом Дарк пока не думал; он наслаждался моментом одиночества с таким же удовольствием, с каким толстощекий чревоугодник жадно пожирает вкуснейшее блюдо, давненько не попадавшее ему на стол.

Выйдя за ржавую ограду напоминавшего зловонное болото кладбища, Аламез первым делом избавился от одежды. Давненько не мытый и поэтому дурно попахивающий одиночка-конвоир, разгуливающий среди бела дня по улицам столицы, мгновенно привлек бы к себе внимание стражи. Отмываться же от запаха пота и накопленных им под одеждой за три недели лесной жизни слоев грязи Дарку крайне не хотелось. В Удбише полно вампиров, причем старейшие из них могли прогуливаться по улицам и днем. Чистюля-моррон мгновенно привлек бы внимание кровососов, а он пока хотел немного побыть инкогнито. Неприятные как человеческому, так и вампирскому обонянию запахи надежным щитом укрывали его от бед, и избавляться от них означало верное самоубийство. Нужно было действовать наоборот, то есть привести внешний вид в соответствие с отталкивающими окружающих запахами: со зловониями, которые обычно источают оборванцы-нищие, спившиеся бедолаги да горемыки-бродяги. Проще всего было прикинуться нищим: нацепил на голое тело хламиду, и все; но моррону показалось выгодней вжиться в образ скитальца-бродяги, даже в солнечную погоду не расстающегося с потертой шляпой и штопаным-перештопаным плащом. В одеянии бедствующего странника он смог бы не только спрятать лицо, натянув шляпу на самые брови, но и повсюду ходить с мечом, надежно скрыв его под складками рваной одежды.

Поэтому, найдя укромное местечко, Дарк полностью разделся, оставив на себе лишь сапоги. С хорошей обувью расставаться не хотелось, тем более когда неизвестно, что сулит наступающий день. Перепачкав довольно чистые голенища в грязи и в куче гниющих помоев, моррон оторвал от пропитанной потом рубахи рукав, затем аккуратно вспорол шов на нем мечом и плотно обмотал получившуюся тряпку вокруг горла. Теперь ни у жителей города, ни у стражников не возникло бы желания обращаться к нему. Раз шея перемотана, дураку понятно, что человек болеет и не может говорить. Эта уловка должна была избавить моррона от необходимости притворяться немым и протяжно мычать в ответ на вопросы прохожих и стражи. Парочку-другую словечек по-шеварийски он знал, но еще был не в силах составить из них даже коротенькое предложение. Что же касается произношения, то у Аламеза оно было что ни на есть герканское.

Совершенно голый, если не считать грязной тряпки на шее, состарившихся лет так на десять сапог и острого меча в руке, благородный рыцарь медленно побрел в глубь трущоб в поисках остальных предметов гардероба испытывающего нужду странника. Несмотря на день (колокола часовен только что отзвонили одиннадцать), жилища бедняков были по большей части пусты. Большинство горемык в этот час слонялось по городу в поисках дармовой выпивки или какого-нибудь заработка. Те же из нищенствующей голытьбы, кто сиживал дома, вели себя очень тихо и носов из-за плотно закрытых дверей не высовывали, как будто чего-то или кого-то боялись.

Головной убор нашелся сразу. Им стал старенький фиолетовый виверийский берет, снятый морроном с забора, где тот сох, судя по запаху, после купания перепившего хозяина в сточной канаве. Для того чтобы раздобыть остальную одежду, Аламезу пришлось тайком посетить один из покосившихся домишек. Обитателей в нем, к счастью, не оказалось, но зато возле колченогой кровати лежали сразу все три недостающих предмета нищенского гардероба: дурно пахнущие штаны с огромными дырами на коленях, залатанный во многих местах разноцветными лоскутами плащ и походная сума из мешковины, наполненная лишь крохотными комочками земли.

Беспрепятственно покинув ограбленный дом, Дарк отправился задворками в центр города; туда, где должны были находиться кварталы состоятельных горожан и, конечно же, Соборная площадь. Он не знал города, в котором был впервой, и, выбирая направление движения, руководствовался лишь логическим предположением, что, раз он находился на восточной окраине, а на юге Удбиша тоже имелись ворота, возле которых, естественно, знать не селилась, значит, ему нужно двигаться на северо-запад. Вскоре он понял, что логика его не подвела. Затхлое болото бедняцких халуп сменилось небольшим островком плотно прижавшихся друг к другу крохотных домишек ремесленников, а затем резко перешло в царство садов, скверов и радующих глаз своей красотой маленьких особнячков, в которых, конечно же, проживала не шеварийская знать, но вполне состоятельные горожане.

Город поразил моррона своей необычной, даже более чудаковатой, чем в Верлеже, архитектурой, а обитатели шеварийской столицы весьма позабавили нелепыми и пестрыми нарядами. С непривычки Аламезу казалось, что по чистым, аккуратным улочкам, на которых имелось лишь одно грязное пятно – он сам, чинно и важно прохаживались вовсе не люди, а ослепляющие броским опереньем переростки-птицы: индюки, курицы, фазаны и прочие пернатые, чей окрас состоит более чем из пяти броских цветов.

Бедняков в этой части города было немного, Дарк даже стал побаиваться, как бы его явно не соответствующий окружению маскарад не привлек внимания стражи. Однако шеварийские блюстители порядка только презрительно морщились, завидев медленно бредущего по улочке нищего, но ни разу его не остановили. Объяснение такой терпимости к голодранцам могло быть только одно – Соборная площадь уже где-то рядом. Стражи не решались обидеть нищего паломника, бредущего на службу в главный Храм королевства. И хоть их откровенно бесило, что путь странствующего богомольца в Собор проходил через охраняемые ими респектабельные «угодья», поделать солдаты ничего не могли. Попробуй прогнать живущего только верой в Небеса убогого, и неприятности не заставят себя долго ждать. В лучшем случае на тебя донесут и погонят со службы, в худшем – растерзает обезумевшая толпа таких же скитальцев, собравшаяся возле Собора.