Полет Пустельги - Сергей Дмитриевич Трифонов

Но госпиталь находится в зоне ответственности 5-й ударной армии. И Баур нам неподконтролен.

Вадис знаком подозвал старшего лейтенанта, своего адъютанта, что-то еле слышно сказал ему, затем обратился к полковнику Мироненко:

— Баура сегодня оформим за вами. Думаю, Савельев прав. Баур уходил из бункера вместе с Борманом, Мюллером и другими фашистскими шишками 1 мая. Значит, 30 апреля он был там. Он должен знать, что происходило в реальности. Савельев! Летчик за вами. — Вадис вновь заложил руки за спину и, уставясь глазами в пол, продолжал:

— Во-вторых, продолжать тщательное обследование рейхсканцелярии и особенно бункера Гитлера. Скрупулезно собирать все документы. Сегодня я подпишу приказ о создании особой аналитической группы в составе офицеров-оперативников, владеющих немецким языком, и лучших переводчиков для систематизации и исследования обнаруженных документов. В том числе обнаруженных дневников Геббельса. В-третьих, полковнику Грабину усилить поиск медработников, в том числе стоматологов, обслуживавших Гитлера и Браун. А также секретарш, работавших с Гитлером до 30 апреля включительно. Продолжить допросы технического персонала рейхсканцелярии, сконцентрировав внимание на установлении деталей в поведении любых фашистских начальников, находившихся в бункере до его взятия, выявлении нюансов в психологическом состоянии всего персонала канцелярии, определении подробностей фактов смерти Гитлера и Евы Браун. Полковнику Мироненко наладить контакт с разведуправлением фронта и аппаратом генерала армии Соколовского по вопросам оперативного получения информации от союзников о задержанных ими фашистах. Договоренность с генералом Соколовским на этот счет есть. И в завершение. — Вадис резко повернулся, ища глазами главного судебно-медицинского эксперта фронта. Найдя его, повысил тон:

— Подполковнику Шкаравскому надо не плечами поводить при руководителях фронта, а делом заниматься. И нечего прятаться за спину своих московских коллег. Кстати, подполковник Краевский сегодня прилетел из Москвы. Чтобы к утру у меня на столе лежало первое экспертное заключение по последним трупам и собакам. И почему вы сидите на совещании в этих своих хламидах? Вам ясно, подполковник?

Шкаравский поднялся со стула и стал лихорадочно стаскивать с себя фартук. Сбросив его наконец, вытянулся в струнку и в своей худобе стал похож на телеграфный столб.

— Постараемся, товарищ генерал-лейтенант.

Вадис взорвался:

— Не понял ответа, подполковник! Стараться надо было сегодня ночью!

— Будет исполнено, товарищ генерал-лейтенант.

Довольный преподанным уроком Вадис миролюбиво завершил:

— Так-то будет лучше. Прошу остаться Мироненко, Грабина, Савельева, руководителей оперативных групп армий и корпусов. Все остальные свободны.

Воспоминания счастливого человека

Знакомство с Доррит, ее интеллект возбудили во мне желание учиться. Конечно, для поступления в университет у меня не было времени. Нужно было отвоевывать свое место в жизни, работать и работать, не покладая рук. Тем не менее я стал много читать, интересоваться политикой, выписывал мюнхенские и берлинские газеты. Кроме Доррит в моем духовном воспитании важную роль сыграл Гесс. Он рекомендовал мне книги по истории Германии, европейских стран, политике, философии, военной истории, теории военного искусства. По вечерам я буквально проглатывал книги Тацита, Цицерона, «Немецкую историю» Трайчке, «Историю Фридриха Великого» Куглера, «Иллюстрированную мировую историю» Шпамера, зачитывался трудом Клаузевица «О войне», записками Людендорфа, трудами Бисмарка. Между тем честно должен признаться, что работы по философии меня не восхищали. Я просто в них ничего не понимал. С большой неохотой брал в руки труды Платона, Ницше, Шопенгауэра, Канта. Растягивал чтение на недели, месяцы. В результате просто бросил это скучное, с моей точки зрения, занятие. Однажды Гесс принес мне книги Отто Хаузера «История еврейства», Вернера Зомбарта «Евреи и экономическая жизнь» и Гугенота де Муссо «Еврей, еврейство и оевреивание христианских народов» в переводе, как он сказал, его друга и единомышленника Альфреда Розенберга. Меня эти книги увлекли. Когда я попросил Гесса принести еще что-нибудь подобное, он похлопал меня по плечу и сказал:

— Дорогой Ганс! Я думаю, тебе пора поднимать свой интеллект и другими способами. Наш друг, генерал и профессор Хаустхофер, заведует кафедрой в Мюнхенском университете. Он читает интересный курс «Геополитика». Я, Розенберг и ряд других моих товарищей посещаем его лекции. Попробуй и ты. Не пожалеешь.

Гесс был прав. Я нисколько не пожалел. Хаустхофер читал превосходно. Он говорил о простом и понятном любому молодому немцу, прошедшему войну. Он рассказывал о том, как в прошлом закладывались основы империализма, о борьбе великих держав за рынки сбыта, за колонии, о династических, расовых и конфессиональных противоречиях, об истории формирования германских национальных интересов, о значении германского фактора в истории Европы и мира, о миссионерской роли немецкой нации в создании нового мирового порядка, новой цивилизации.

После лекций мы долго не расходились, спорили, горячились. Чего скрывать, иногда случались и потасовки, да и просто жестокие драки между молодыми приверженцами коммунизма, социал-демократии и примыкавшими к ним евреями, с одной стороны, и нами, верившими в исключительную геополитическую роль новой Германии. Полиция гасила эти страсти, прихватив с обеих сторон по несколько человек в участок. Через пару часов всех отпускали. Меня, облаченного в синюю летную форму, никогда не трогали.

В один прекрасный вечер, выходя после лекции из аудитории, Гесс познакомил меня с двумя его товарищами, сыгравшими в дальнейшем решающую роль в моей судьбе. Одного звали Альфред Розенберг. Он представился потомственным прибалтийским немцем. Это был среднего роста, худощавый молодой человек, несколько старше меня. Его лицо с крупным, чуть вздернутым носом, тонкими, плотно сжатыми губами, глубоко посаженными глазами, двумя глубокими надгубными складками, идущими от носа к подбородку, выдавало в нем волевого, даже упрямого человека. Говорил он ровным, спокойным голосом с сильным прусским акцентом. Розенберг был хорошо и со вкусом одет. Хотя, должен признаться, он своей холодностью и, как мне показалось, скрытым брезгливым отношением к людям не вызывал особой приязни. Другой был немного плотнее, но такого же роста, что и Розенберг. Огромный лоб. Волосы набриалинены и тщательно зачесаны. Длинный прямой нос. Странные небольшие усы. Крупные, слегка оттопыренные уши. Волевой, несколько выдающийся подбородок. Но главное — глаза. Цепкие, пронзительные, достающие любого собеседника до самого нутра. На нем был не очень свежий темно-серого цвета костюм и такого же характера белая сорочка с узким черным галстуком. Он был представлен Гессом, как Адольф Гитлер.

Я был несколько смущен. Ведь я и без Гесса знал, что Гитлер является одним из самых популярных людей Баварии, ветераном войны, награжденным Железным крестом 1-го и 2-го класса, активистом авторитетной ветеранской организации «Стальной шлем», лидером молодой, но очень популярной в Мюнхене и Нюрнберге национал-социалистической партии. Я никогда в жизни еще не общался с политиками такого уровня. Но мое смущение им