Чужой среди своих - Василий Сергеевич Панфилов

стол, на изрезанной поверхности которого лежит стопка бумаги, образцы заявлений на все случаи жизни, и чернильница с деревянными ручками времён Древнего Египта.

На стенах — портреты бородатых Пророков Коммунизма, каких-то вовсе незнакомых персонажей, глянцевого, ещё не старого, Брежнева, и в этой же компании — несколько классиков русской литературы, выглядящие так, будто им неуютно.

Несколько стендов в деревянных рамочках, выкрашенных в красный цвет, где под треснувшим стеклом пыльные, пожелтевшие от времени акты, постановления и прочая бюрократия. Здесь же стенгазета, оформленная от руки каллиграфическим почерком, обещающая догнать, выполнить и перевыполнить, клеймящая позором американскую военщину и бичующая отдельные (так и было написано) недостатки, ещё не искоренённые в советском обществе.

В центре холла, отнимая и без того невеликое пространство, деревянная лестница, разветвляющая посередине на обе стороны. Под ней — каморка с приоткрытой дверью, где виднеются вёдра, швабры и прочая клининговая аппаратура. Рядом какая-то эмалированная металлическая штуковина, напомнившая мне медицинский символ, разве только без змеи.

— Акулина Никитична! — раздалось сверху, и по скрипящей лестнице весьма бойко спустился лысоватый толстячок в несвежем костюме, с сероватым, нездоровым лицом инфарктника и в толстых, уродливых роговых очках, — Вы-то мне и нужны!

— Аркадьич? — непонимающе сощурился толстячок, подходя поближе и одаривая потным рукопожатием всех по очереди, — Это хорошо, что ты сам пришёл! Зайдёшь потом, распишешься в журнале.

— Да, Акулина Никтична… — он снова повернулся к уборщице и кашлянул раз, другой, — Да что ты…

Он начал смачно собирать мокроту в горле, и меня затошнило. Ничуть не смущаясь, нас, толстячок начал харкать в эту чашу, и…

… ни отец, ни дядя Витя, ни эта бешеная тётка, не увидели в этом ничего удивительного…

К горлу подкатил комок, и я поспешил отвернуться, пока не вырвало.

Снова скрип… краем глазу вижу участкового, спускающего сверху с папкой подмышкой…

… острый, очень нехороший взгляд… и в моей душе появляется тягучая опаска.

«— Чёрт…»

Глава 9

Адреналин

С утра будто и не рассветало, солнце даже не пыталось выглядывать из-за низких свинцовых туч, лежащих, кажется, прямо на крышах бараков так, что до них можно добросить камень. Если бы не радиоточка на кухне, из которой транслировалось что-то бодрое и утреннее, то можно подумать, что на дворе глубокая ночь.

Мама, то и дело озабоченно поглядывая в окно, и вставляя иногда словечко-другое в разговоры собравшихся на кухне женщин, быстро собрала мне на стол, мимоходом погладив по голове. Ковыряя вилкой омлет из яичного порошка, и таская по очереди капусту и грибы из стоящих напротив меня тарелок, особо не вслушиваюсь в разговоры, потому как самочувствие у меня под стать погоде.

Аппетита нет, поэтому ем через силу, иначе мама расстроится. Она и без того постоянно хлопочет по хозяйству, пытаясь хоть как-то улучшить наш убогий быт и приготовить что-то достойное из того убогого набора продуктов, что можно достать в посёлке. Очень расстраивается, что не всегда получается кормить нас вкусно, ставя это в вину себе, а не советской торговле, как следовало бы.

В магазине у нас стабильно только дешёвые, серые, расползающиеся при варке макароны, перловка, грязный рис, пшено, гороховый концентрат, несколько видов консервов, один или два вида дешёвой колбасы, сгущёнка, кисель в брикетах, яичный порошок и карамельки двух видов — с обёрткой и без. Да… как я мог забыть пряники!

Есть ещё подсолнечное масло на розлив, густо пахнущее семечками и с чудовищным осадком, пользующиеся неизменным спросом плавленые сырки, топлёное масло и масло обычное, продающееся на развес. С последнего, после покупки, дома снимают ножом тонкий жёлтый слой, испортившийся и прогорклый.

В качестве напитков «Чай грузинский первый сорт», в котором веток, кажется, больше, чем листьев, а «пыль грузинских дорог» в составе вовсе не ирония. Пить его я так и не приучился, и, пожалуй, не хочу приучаться. Редкая дрянь, годная, как мне кажется, только в чифирь, да и то от лютой безнадёги.

Хорошо хоть, зашёл «Напиток кофейный», не пытающийся подделываться под кофе, а имеющий вполне самостоятельный, и в общем-то, достаточно приятный вкус. На безрыбье…

Хлеб завозят раз в неделю, яйца или мясо ещё реже, и их всё время не хватает, что служит вечной причиной ссор и сложных интриг. Куры только к праздникам, от случая к случаю — гречка, считающиеся деликатесом шпроты, сосиски и тому подобный советский дефицит.

Овощи завозят сразу подгнившие и промороженные, фруктов я не наблюдал ни разу, зато, по какому-то вывиху начальственных мозгов на самом верху, всегда в наличии компот в стеклянных трёхлитровых банках, и помидоры. Почему для советской торговли нормально возить стеклянные банки, но невозможно наладить нормальную доставку яиц, мяса, ну или хотя бы нормальных овощей, я не понимаю.

— Сходили, называется, за ягодами… — вздыхает мама, усаживаясь напротив меня и подпирая подбородок рукой, — а ведь ты так хотел!

Неопределённо пожав плечами, перетаскиваю к себе на тарелку остатки капусты и грибов, и быстро доедаю.

— Кофе? — спрашивает мама, называющая так кофейный напиток.

— Хм… — я задумываюсь, но в это время одна из женщин, склонившись к товаркам, отпускает какую-то шутку, и они весело смеются, показывая зубы и уровень советской стоматологии.

— Н-нет, — отрицательно мотаю головой, впечатлившись увиденным, — давай из трав, что ли…

— Надо же, — вставая, приятно удивляется мама, сама большая любительница травяных чаёв, — в кои-то веки!

Неопределённо пожимаю плечами, не желая объясняться при всех, что хочу сберечь зубы, или что вернее — не хочу к стоматологам! У родителей, к слову, зубы вполне неплохие, особенно по меркам этого времени. Разве что у отца сбоку виднеются золотые коронки, но в сочетании с рваным шрамом на щеке наводит на мысль скорее о какой-нибудь травме.

Забрав с собой кружку с ароматным, но совсем не сладким травяным чаем, я вышел из кухни, оставив маму разбираться с посудой. Стоя на пороге барака, под длинным узким козырьком, мрачно наблюдаю за начавшимся дождём. Мелкий, но какой-то игольчатый, пронзительный, и притом холодный! И ветер…

— Да, — согласилась со мной мама, озабоченно выглядывая в окно, — пожалуй, надену плащ-палатку отцову! Всё… я побежала, пока ещё хуже не стало!

Не тратя время на макияж, она быстро оделась и убежала. Поводив взглядом её фигуру, идущую против ветра и дождя, я почувствовал острый укол жалости. Как-то всё это… не так должно быть. Совсем не так!

Не зная, чем себя занять, я взял толстую стопку старых газет и начал листать, коротая время.

— Не читайте до обеда советских газет, — еле слышно говорю себе под нос, вспоминая профессора