Искра - Рейвен Кеннеди

этому старику. Хотя его, безусловно, требовалось наказать.

Дигби. Живой. Он действительно жив? Я не могу…

– Подожди, – торопливо говорю я, тряся головой. – Что, черт возьми, ты имеешь в виду под наказанием?

Услышав мое чертыханье, Мидас бросает на меня сердитый взгляд.

– Он позволил Красным бандитам взять тебя в плен, а после того – и войску Четвертого королевства. Я не могу спустить ему подобный проступок.

Ужас обрушивается на меня волной, сбивая с кровожадной дорожки.

– Он жив, а ты все это время скрывал от меня? Ты его наказал?

Мидас понимающе сверкает глазами.

– Он не исполнил данного ему приказа.

От двусмысленности фразы я скрежещу зубами. Угроза. Что и я подвергнусь наказанию, если не подчинюсь его приказам.

Я скрещиваю на груди руки.

– Хочу его видеть.

Мидас громко щелкает языком.

– Тут-то и заключается сложность. Я собирался отвести тебя к нему, но при твоем нынешнем душевном состоянии и чрезмерном волнении я просто не могу этого позволить.

Не может позволить?

В груди у меня полыхает огонь, глаза мечут молнии.

– Дай мне его увидеть. Сию же минуту.

На его лице снова появляется довольное выражение вкупе с мрачным предупреждением.

– Когда ты станешь послушнее и будешь в лучшем настроении.

Я в усмешке растягиваю губы.

– Сукин ты сын.

И снова он щелкает языком, словно упрекает ребенка, которого нужно перевоспитать.

– Аурен, так мы точно ни о чем не договоримся.

Глаза наполняются жгучими слезами, но я их сдерживаю.

– Ты лжешь. Дигби не у тебя.

Мидас с жалостью на меня взирает.

– Он у меня. Но если считаешь, что я лгу, то правда желаешь поставить на это его жизнь?

Я замираю, как внезапно стихнувший грозный шторм. Улетучиваюсь, пока воздух не отравляет затишье.

– Только посмей его тронуть.

Мидас пожимает плечом.

– Это зависит только от тебя. – Он хватает меня за руку и бросает на ладонь значок.

Я смотрю на нее и вижу все без прикрас. Его разменная монета, которой он заставляет меня повиноваться. Как что-то настолько небольшое может казаться таким тяжелым?

Когда на мою ладонь капает слеза, взгляд Мидаса смягчается. Прежде это выражение, скорее всего, меня бы одурачило, вынудило бы в себе усомниться и оплело бы мои чувства замешательством и горем.

Но взгляд у лжецов хитер. Они могут показать то, что вам хочется видеть, и не отражать притом правды. Лучше не смотреть лжецам в глаза. Они настолько хороши в своих неудержимых порывах, что взгляд их остается спокойным, а слепнете только вы.

Мидас целует меня в макушку, но я настолько оцепенела от потрясения, что не отшатываюсь.

– Аурен, я не пытаюсь тебя наказать, – тихо говорит он, снова став великодушным хозяином и гладя меня по волосам. – Тебе нужно снова стать собой. Я даю тебе шанс.

Он и раньше меня предавал, но такое…

– Как только тебе станет лучше и ты снова будешь вести себя как прежде, я восстановлю Дигби на посту, и все будет хорошо. – Он ободряюще улыбается мне. – Обещаю. Все, что я делаю, я делаю для тебя. Теперь-то ты это понимаешь?

Я снова перевожу потрясенный взгляд на Мидаса.

– Да, Мидас, понимаю.

Понимаю.

– Я велю принести еды. Утром, после того как ты немного отдохнешь, у тебя будет более ясная голова, а потом мы возьмемся обращать кое-какие предметы в золото, хорошо?

Он уже натягивает поводок, проверяя, послушаюсь ли я.

– Хорошо, Мидас.

На его лице появляется довольное, умиротворенное выражение.

– А вот и моя драгоценная девочка. Я знал, что это тебе и нужно. Скоро тебе снова станет лучше. – Он щелкает по моему подбородку. – Ни о чем не волнуйся. Я всегда достану все, что тебе нужно. Я буду тебя беречь, – искренне говорит он, снова водя рукой по моим волосам. – Я даже приду с тобой к соглашению. Позволю гулять по замку после наступления сумерек и в сопровождении стражи. Но днем, когда опасно, ты останешься в комнате. Возле твоей двери выставлю больше стражников. Никто к тебе не проберется.

– Только ты, – невольно вырывается у меня.

Его рука замирает на моей голове, после чего он ее опускает.

– Верно. Только я, – шепчет он.

Это обещание.

Угроза.

Струйка песка, которая продолжает сыпаться в песочных часах.

– Спокойной ночи, Драгоценная.

Как только он уходит, плотно закрыв за собой дверь, я падаю на пол, сминая коленями юбки, ткань расходится веером, как рябь на озере. С ресниц капают слезы, и я пытаюсь свободной рукой заглушить рвущиеся из меня всхлипы.

Как он мог?

Как он мог?

Он знает, что я всегда питала нежные чувства к Дигби. Мне был по душе этот угрюмый мужчина, который всегда меня охранял. И все это время я оплакивала его так же, как Сэйла.

При мысли, что Дигби все это время находился здесь, в Рэнхолде, и, возможно, ранен…

Я совершенно не знаю, как и когда он прибыл. Не знаю, где его могли держать и все ли с ним хорошо. Но Мидас ведь мог и соврать, а это мучительнее всего. Я не знаю, где правда.

Сердце ноет при мысли, что Дигби подвергся наказанию, но я должна прогнать эти думы, или никогда не перестану плакать. Я должна была ждать ответного хода от Мидаса, но не знала, что он опустится до такого. Своим поступком он только усиливает хватку. Это еще одна колючка в ошейнике, который он хочет надеть на мою шею.

Потому что Мидас прав. Даже если он лжет, я не готова рисковать. Пока существует вероятность, что мой стражник у него, я буду изображать паиньку. Я должна быть хитрее. Дигби – мой стражник. Он был единственной постоянной поддержкой в моей жизни, и я хочу его вернуть.

С очередным горестным всхлипом я делаю глубокий вдох, чтобы подавить панику и ненависть, потому как мне нужно думать. Оперившийся гнев под кожей помогает взять себя в руки, а ленты сжимают меня, утешая.

Золотой царь хочет играть на моих струнах и заставить меня петь. Поэтому я спою. Сделаю ровно столько, чтобы он не навредил Дигби.

Вытерев щеки, я начинаю подниматься, но вдруг чувствую, как мой карман оттягивает небольшая книга. Я кладу гвардейский значок на столик и достаю запретную книгу о фейри. Вожу взглядом по бузине, глажу пальцами покрывающую ее красную кожу, золотую филигрань и древний язык.

Звук, который издает книга, когда я открываю обложку, напоминает хруст зевающей челюсти. Это громкий вздох, который слишком долго таился внутри, запертый пергаментными ребрами.

В этой книге нет слов, пространных пояснений о моем происхождении, моих людях. Только сейчас я