Война - Евгений Шепельский

— Что это? — спросил я, и помимо воли перед глазами встали казематы Ренквиста. Если бы я не выбрался оттуда, если бы отказался играть по правилам барона — вот в такого заросшего йети я бы сейчас там превращался. — Что это? Кто…

— Обычные люди, которым нечем платить за содержание в тюрьме, — сказала Амара буднично.

Я выудил из мятой стопки листок, потряс им энергично:

— Как так? Согласно этой ведомости, на каждого заключенного в Дироке в день отпускается… Да вот сама посмотри!

Проводница сверкнула щербатой улыбкой. Потом расхохоталась неистово:

— Ой, Торнхелл, какой же ты ребенок! Ты знаешь, сколько таких документов… каждый день доят империю? Да не просто доят — выдаивают досуха! Ты ведь уже посмотрел часть: на украшение храмов, на содержание монастырей, на новые мостовые, на крыши богоугодных заведений, что прохудились, на сами заведения… Ну… неужели мне тебе пояснять? Большая часть денег оседает в карманах ушлых людей, а не идет на нужды…

Я примолк. Захлопнул окошко, чтобы не слышать голодных стонов попрошаек. Да уж… Все как на Земле, в двадцать первом веке. И все это я должен пресечь.

Карета наша обогнала воз с горой свежескошенной травы. Судя по всему, воз следовал туда же, куда и мы — к главным воротам Дирока.

— Трава? — удивился я безмерно. — Узники жрут траву, что ли?

Амара снова рассмеялась.

— Это для коз, милый господин. В Дироке сидят годами и мужчины и женщины, и иногда между ними случаются… случаются связи, которые начальство допускает за деньги, и женщины — только представь! — беременеют. А молоко после родов появляется не у всех. Так вот, свежим козьим молоком выкармливают тюремных младенцев. Их здесь довольно много, младенцев этих…

Мы обогнали еще одну подводу — эта везла бочонки, по виду — пивные.

— А это?

— В тюремную пивнушку. Если у тебя есть деньги — ты можешь выпить пива. В Дироке можно обустроиться тем, у кого есть деньги, о да.

Кажется, она рассуждала об этой тюрьме исходя из личного своего опыта.

— Такое ощущение, что здесь имеется все, что только захочешь, — проронил я.

Амара кивнула.

— Конечно, если у тебя есть деньги.

— И при этом тюрьма вытягивает огромные средства из Варлойна!

— Обычный порядок, Торнхелл. Так всегда было, если…

Если я это все не прекращу.

За окошком потемнело. Мы въехали в Дирок.

Глава двадцатая

За мутными оконцами кареты раздались голоса тюремной стражи, сперва протестующие, с вкраплениями непристойностей, затем — тихие, угасающие, после того, как сержант Алых выкрикнул, кто приехал и с чем.

Я вытащил из-под лавки бутылку с антидепрессантом горцев и отпил несколько жгучих глотков. Затылок ломило. Да уж, выдался денек…

В руке Амары мелькнул платок; она смочила его в виски и провела мне от уха до края челюсти, по тому самому месту, которое мужчины регулярно оставляют не выбритым, или, как говорила моя бывшая любовь (на Земле) «волнующе мохнатым».

— Тш-ш… Тебя здорово обрызгало.

Мы переоделись в Варлойне и как могли умылись, но капельки чужой крови все равно остались там и тут.

Алый распахнул дверцу и с лязгом вытянул из-под днища кареты раскладную лесенку. Я спустился первым, подал руку Амаре, но она наградила меня убийственным взглядом и пружинисто, как пантера, спрыгнула на булыжную мостовую сама.

— Торнхелл!!! — прошипела.

Я понял ошибку. Нет, она не свихнутая феминистка, просто нельзя человеку моего ранга подавать руку даме. Не личит. Не поймут местные. Решат — свихнулся. Это дамы должны целовать мне руки, даже если мне это неприятно.

— О черт, милый господин!

— Я понял ошибку.

— Надеюсь!

В арке портала кипела работа. Тюремные чиновники и стража — числом около десяти — досматривали грузы исходящие и входящие. Очевидно, искали незаконную контрабанду, ибо законной, как я уже понял, наводя справки о Дироке, заведовал комендант тюрьмы.

Дирок вонял нечистым бельем, запах не то чтобы острый, а скорее… до унылости безысходный. Я понял, почему в исторических фильмах вельможи, спускаясь в тюремные подземелья, прикладывали к нарумяненному рылу обрызганный ароматами платок.

Алые отвели карету в сторону, спешились. Я велел, чтобы нас сопровождали шесть человек. По камням в сторону арки прогрохотала подвода с неким грузом, крытым дерюгой. Мне не пришлось долго всматриваться, чтобы узнать под тряпкой очертания человеческих тел.

— Покойники… — проронил я совершенно автоматически.

Амара кивнула равнодушно.

— Умерли от голода, вероятно. Отсюда каждый день вывозят покойников. Это те, у кого родичи нищие, и им не на что похоронить тело. Значит, прикопают за государственный счет в общей могиле.

Она знала, что говорила. Я уже понял: гостила в этом заведении.

Внешний двор Дирока был полон народу. Многие смотрели на меня, переглядывались, пихали друг друга в бока. Рожи в основном небритые, одежды старые… Заключенные. Среди них вижу женщин всех возрастов — от совсем юных, до старух. Чертовщина…

— Пойдем, Торнхелл, — проговорила Амара. — Я специально велела остановить у входа, чтобы ты смог осмотреть все толком. Ничему не удивляйся. Во внешнем пределе Дирока — в основном городские должники всех рангов. Им разрешается свободно входить и выходить из своих келий, общаться, тратить деньги в местных пивных и трактирах и игровых заведениях — и плодить долги уже перед Дироком… Многих отпускают днем в Норатор, чтобы они добывали средства к возврату долгов…

Я не поверил ушам.

— Отпускают?

— Ну да, — буднично сказала Амара. — Они изыскивают средства.

— Как?

— Играют… Возможно, грабят. Убивают. Торгуют своим телом, торгуют чудом. К тому же, кому какое дело, откуда взяты деньги? Главное — долг погашен, и они могут вернуться к семьям…

— А если сбегут?

Амара сделала паузу и странно на меня посмотрела.

— За побег — смертная казнь, если поймают. Поэтому — лучше сидеть в Дироке. Так хоть есть шанс со временем выплатить долги и освободиться. И вернуться к семьям. Но некоторые сбегают, ты прав, милый господин, когда уж совсем становится невмоготу… Некоторые сбегают… — Она сделала рукой чуть заметный жест. — Здесь все. И трепетные дворянки, и грубые рабочие и работницы, и крестьяне из окрестных мест, и утонченные герцоги. Если в Дирок привели тебя долги — ты будешь в этой вот общей массе, просто келья получше, если есть чем заплатить, захочешь — возьмешь сюда на проживание супругу… И даже ребенка.