Метро 2035: Крыша мира - Владислав Выставной

Происходящее можно было увидеть только с этой точки. «Я в фокусе», – отрешенно подумал Змей. Он понимал, что оказался на месте, предназначенном для «лабораторной крысы», но не ощущал уже ни страха, ни естественного желания бежать. Что-то невероятно могучее, гигантское, подавляющее сломило его волю.

Мерцание света перед глазами становилось все быстрее, сливаясь в подобие жгучей звезды, от которой он просто физически не мог отвести глаз. Режущий свет, казалось, проникал в мозг, он притягивал, гипнотизировал, не давая пошевелиться.

Этот свет не просто горел – он звучал. Странно, как это может звучать свет? Но между чувствами вдруг пропали границы. Свет стал невыносим, превратившись в чистую боль.

Он закричал.

В мозгу что-то оглушительно лопнуло. И рассыпалось миллионами хрустальных осколков.

Пришла тишина.

Здесь все было как прежде – и вместе с тем тревожно изменилось. Черные лужи под ногами стали шире. С потолка сыпало чернильными каплями, воздух стал тяжелым и спертым, а значит, угроза подступила к самому сердцу Карфагена.

Но люди словно не замечали этого. Ревела музыка, перекрывая пьяные крики и хохот, кто-то трясся в экстазе сумасшедшего танца. Для многих, вылезших из умирающих дальних туннелей, Центральный сектор в любом виде казался раем. Оборванцы с горящими глазами заполонили Месиво, таращась на его убогую роскошь. Они хватали чисто одетых местных, просили еды, денег, одежду. Где-то закипала драка. Другие жадно пялились в глубину стрип-кубов, где продолжали двигаться полуобнаженные девушки – такие же желанные, но теперь со все более растерянными лицами. Уродливые рожи выходцев из дальних кротовых нор, скалясь гнилыми зубами, припадали к стеклу и оставляли грязные разводы. Где-то кричали женщины, умоляя о помощи. Помощи не было. Даже блюстители оставили эти места на произвол судьбы.

Он брел сквозь толпу, рассекая ее, как ледокол торосы, не замечая ударов локтями и грубых окриков. Для него не существовало препятствий, да его самого сейчас не было в этом пространстве. «Выпадения» стали привычным состоянием, когда призрачный мир овладевал разумом, а тело оставалось под присмотром рефлексов. Он мог ходить, есть, даже перекидываться ничего не значащими фразами, но потом даже не вспомнить об этом.

Сейчас в своем призрачном мире он наблюдал Запретную гору с высоты орлиного полета и пытался приблизиться к седловине между вершинами. Откуда-то он знал: там, в вечных снегах живет древний Мудрец. У него – и только у него – ответы на все вопросы, которые человек только в состоянии вообразить.

В этом был главный, мучительный парадокс удивительных видений: они указывали путь, намекали – но не давали ответов. Все ответы были здесь, в реальном мире. И видения призрачного мира лишь подчеркивали важность всего настоящего и условность призрачного. Проблема в том, что в этих видениях реальное смешалось с призрачным, и он уже не понимал наверняка, что реальность, а что фантазия – в том числе в его побеге из Обители и возвращении в Карфаген.

После странного эксперимента, а может, обряда, а может, и того и другого сразу, память приобрела необъяснимую и неприятную дискретность. Это было похоже на движение танцующих в свете мигающего стробоскопа: вот они в одной позе, а вот – уже чуть в стороне и поза изменилась. Так и здесь: он помнил свет и боль – но не помнил, чем закончилась экзекуция и как он оказался в карантине, где томились Игнат с Бродягой. Судя по тому, что он при этом волок за собой перепуганного Кравеца, тот вольно или невольно исполнял роль проводника. Путь к спасению из логова разгневанных шаманов, очевидно, тоже подсказал Кравец.

В следующем кадре памяти они уже пробирались лабиринтами Хрустального города – на этот раз пешком, так как поезд теперь был для них под запретом. Внезапная встреча с рейдерами мерзляков – еще один смутный эпизод, оборванный на самом остром моменте. Судя по тому, что он все еще жив, кризис как-то удалось уладить.

Были еще картинки – однообразные, связанные с усталостью, голодом и лютым морозом. В одном из черных провалов памяти куда-то исчез Бродяга – то ли сбежал, то ли был отпущен за ненадобностью.

Самым острым эпизодом, заполненным движением, криками, угрозами, выстрелами и дракой, закончившейся избиением ногами в тяжелых армейских ботинках, был конфликт с патрулем у неприступных створов Карфагена. Их не хотели впускать, им не верили, их считали за опасных врагов. Ту ночь они пережили чудом, едва не погибнув под убийственным дождем из ледяных игл. Спасло старое знакомство Игната с командиром караульной команды и звонок по спецсвязи, который невероятным образом вымолил Игнат. Они уже стояли на коленях, со стволами, приставленными к затылку, когда пришел приказ Полковника: пропустить!

Все это было – но словно не с ним.

И вот бывший посредник бредет неприкаянно по уровням Карфагена, пытаясь собрать воедино свою рассыпающуюся сущность.

Шаманы ошиблись в своих чаяниях. Создав нелепое и удивительное устройство на стыке передовой физики и самого дремучего оккультизма, они сумели направить мощный поток космических частиц ему в мозг. Только это не было телеграммой от Создателя с рецептом избавления от ужасов постъядерного мира.

Это была оплеуха. Крепкий щелчок по носу, ставящий на место человека, зашедшего слишком далеко в своей гордыне.

Не было никаких ответов. Были лишь новые вопросы да ворох поднятых нейтринным ветром образов, таившихся до этого в самых темных глубинах сознания.

Обидно, что эта оплеуха досталась не создателям нейтринной установки, а ему – решившему из любопытства засунуть голову в забавную дыру, оказавшуюся вдруг гильотиной. К тому же – предназначенной другому.

Но он не жалел о случившемся. Побочным эффектом стала некая душевная анестезия, начисто заморозившая жалость к самому себе. Вместо нее возникло нечто новое, не свойственное тому, прежнему Змею, посреднику в разборках неприкасаемых и умелому вышибале долгов.

Жажда истины. Болезненное, иррациональное, не дающее покоя желание докопаться до сути.

И засевшая в мозгу непонятная фраза:

– Карфаген должен быть разрушен.

– Чего? – недоуменно переспросил торговец крысиным мясом. – Почему – разрушен?

Поняв, что произнес это вслух, Змей покачал головой. Вернувшись в реальность, увидел висящие прямо перед носом рядки вяленых крысиных тушек без шкурок. Крысы висели целиком, половинками, связками задних лапок. В больших металлических банках россыпью покоились отдельно обрубленные лапки, хвосты и морды. Прекрасный выбор – в зависимости от того, что может себе позволить обнищавший покупатель.

В последнее время крысятины стало больше, нормальной еды – меньше. Это был первый признак надвигающегося голода. Инфернального ужаса, наползавшего на Карфаген из глубин туннелей, отравленных черной водой. Страх уже витал над уровнями Центрального сектора, над Месивом, заходящимся в неистовом веселье. Люди словно чувствовали: веселиться осталось недолго. Крысы бежали с этого тонущего в черной воде корабля, но людям бежать было некуда. И на кренящейся палубе тонущего «Титаника» неистово заходился оркестр, а обреченные отплясывали фокстрот.