Полюс вечного холода - Александр Руж

Ты знаешь, что у них есть снабженцы, которые нелегально моют золото на приисках и, хуже того, занимаются грабежами?..

– Улэк! – вскричала Эджена в негодовании. – Никора не грабить… он лечить, заниматься работа…

Вадим потыкал прутиком в плиту.

– Смотри. Этот р-рисунок я видел на амулете у бандита, который напал на поезд с деньгами и драгоценными минералами. Условный знак, символ… он помогает людям, посвященным в тайну Лабынкыра, узнавать друг друга. Я угадал?

– У Никора быть такой оберег, – признала Эджена, но на этом ее словоохотливость иссякла. – Я больше не говорить тебе ничего. Ты думать, что Никора был мевучи… злой. Это неправда!

Вадим взял ее за плечи, повернул к себе. Она сделала попытку вырваться, он не пустил. Бусины ее зрачков глядели на него уязвленно и настороженно.

– Я не говорю, что Никора был плохим, – заговорил он мерно. – Возможно, он занимался своими научными трудами, а за снабжение отвечали Мышкин и Толуман. С них и спрос за преступления… Меня прислали сюда, чтобы прекратить бесчинства на Лабынкыре, и я это сделаю. Ты покажешь мне, как попасть в подземный дом Никоры?

Эджена произнесла сдавленно:

– Нет! Никора не хотеть… Я и так сказать очень много. Эман!

По всему было заметно, что она сожалеет о своей разговорчивости. Надо было срочно менять тактику, и Вадим, как давеча у озера, решился перейти со слов на язык прикосновений и ласк. Тогдашняя неудача только подхлестнула его, и сейчас он действовал гораздо бойчее и прямолинейнее: не стал валандаться с завязками и застежками на платье, а подсунул руки сзади под подол и задрал его вместе с поддевкой.

Такое бесстыдство ошарашило Эджену, она уперлась ладонями ему в грудь, зачастила по-тунгусски:

– Суру-ми! Тэнэк… акари, мултув!

– Тихо, тихо! – усмирял он ее, гладя по голой шелковистой спине. – Доверься мне, все будет хорошо… Р-разве Никора запретил тебе р-радоваться? Запретил любить?

Вадим не совсем ясно осознавал, для чего он все это делает. Определенно не для того, чтобы дожать бедную девушку и вырвать у нее план подземно-подводных хором. Она уже рассказала достаточно, чтобы иметь внятное представление о событиях, которые привели сюда особистов из Москвы. И хотя получены далеко не все ответы, тянуть из нее жилы будет немилосердно.

Приставал он к ней вовсе не из меркантильных побуждений. То было неодолимое тяготение мужского к женскому. Макар Чубатюк говорил о таком: «Сердце в штанах стучит». Подсознательно Вадим соглашался с ним, но мыслить низменными категориями – значит сводить великие чувства к удовлетворению скотских потребностей. То, что влекло его к Эджене и заставляло совершать действия, не совсем вязавшиеся с обликом образцового сотрудника правоохранительных структур, было куда глубже и шире заурядного сластолюбия.

«А как же Аннеке? – пропищала оглушенная бурей, но еще не сдавшаяся совесть. – Или ты ее уже не любишь?»

В том-то и загвоздка! Если б не угораздило тунгуску так походить на дожидавшуюся за тысячи километров отсюда лопарку, его бы, может, и не захлестнул девятый вал страстей. А теперь поздно себя одергивать, вразумлять и стыдить. Стихия вырвалась из-под контроля, она неостановима…

Эджена все еще упиралась, но с каждой секундой слабела и таяла в его объятиях. А он орудовал руками все смелее, уже не сомневаясь в своей победе. Даже соседство с могилой Никоры не могло его остудить и вернуть в разумение.

Вадим сбросил шинель на снег – какая-никакая постель. Заголил на Эджене многослойные одежды, намереваясь выпростать ее разом из всех пелен. Но вдруг под его пальцами, с жадностью скользившими по ее коже, обнаружилось что-то необычное. Он сперва подумал, что это шрамы от давнишних ран, и захотел рассмотреть получше.

– Повернись! Что у тебя там?

Ее лицо покрыла смертельная бледность. Эджена рванулась с такой силой, что Вадим едва удержал. Поворотив ее спиной, он увидел под обеими лопатками круглые отверстия дюйма по четыре в диаметре, закрытые тонкими пульсирующими полосками.

На лбу Вадима выступила испарина. Он снова ничего не понимал. Что это? Для чего? И кто перед ним – человек, зверь или одушевленный механизм?

Эджена, воспользовавшись его оцепенением, вырвалась, задранное платье распрямилось, как сценический занавес.

– Эрума! – прорыдала она, сорвав шапочку и разметав по плечами волосы-змейки. – Я тебя ненавидеть! Аксатча… Прощай!

Она впечатала ему шапку в лицо и наддала ногой так, что он согнулся в три погибели. Ослепленный и пронзенный болью, Вадим завалился на подстеленную шинель и услышал удалявшийся дробот. Это убегала Эджена. С минуту он приходил в себя, пересиливая колотье в том месте, куда метко врезался остроносый сапожок. А когда смог встать, пускаться в погоню за беглянкой было уже бесполезно. Охая, Вадим напялил шинель, отряхнулся. Поднял шапочку Эджены и спрятал в карман как единственный трофей, доставшийся после унизительного поражения.

К землянке он шел без спешки, силясь составить относительно цельную картину всего, что случилось за день. Событий набралось в избытке, и далеко не все из них выглядели закономерными.

По цепочке следов – своих и Эджены – Вадим дошел до ветлы. Заглянул за тальник, там никого не было. Более того, не нашлось ничего из имущества Эджены – ни гидрокостюма, ни платья, ни обувки. Вадима это обеспокоило, однако он убедил себя, что завтра она появится в срок и даст ему возможность оправдаться за сегодняшнее. Впрочем, вины за собой он не признавал и увидеться с Эдженой хотел не для того, чтобы попросить прощения, а чтобы получить разъяснения по волновавшим его неясностям.

Постояв у ветлы, он посмотрел на пучившуюся с небосвода луну и решил, что пора идти в лагерь.

На берегу все еще валялись изломанные ребра челнов, а на отдалении – запорошенный труп одноглазого. Но не эти напоминания об утренней бойне отвлекли Вадима от возвращения к стоянке экспедиции. Он различил под скалой человеческий силуэт. Вызволив из подкладки «дерринджер» с последним патроном, прокрался ближе и теперь уже явственно рассмотрел Генриетту, собиравшую у воды камни. Она складывала их на расстеленное платье Эджены, перемежая более мелкими предметами гардероба. Покончив с этим занятием, она связала тряпье вместе с балластом в узел и приподняла, чтобы забросить подальше в озеро.

– Не балуй! – приказал Вадим, выходя из потемок под янтарный лунный свет.

Глава VIII,

позволяющая главному герою проникнуть в запретный чертог

На Генриетту не подействовали ни произнесенные властным тоном слова, ни направленный на нее пистолет. Она окинула Вадима помутнелым взором и отшвырнула от себя тряпичный узел с отвращением, словно он был наполнен нечистотами.

– Ты что творишь! – Вадим протянул свободную руку, чтобы помешать акту вандализма, но опоздал.

Утяжеленный камнями тюк звучно