Юсуповы, или Роковая дама империи - Елена Арсеньева

Вскочила, кинулась куда глаза глядят, в дверь, на улицу…

Свежий воздух слегка приободрил меня.

– Ирина! – послышался голос Екатерины Леонидовны позади. – Ваша шляпа!

Я остановилась, чувствуя, что мне становится лучше. И не заметила, как потеряла шляпу…

Надела ее, постепенно приходя в себя.

– Ну что, Котя, пойдемте, мой авто вон там, – сказала я, но она смотрела куда-то в сторону с выражением неприкрытого испуга.

Я повернулась туда – и покачнулась: к нам приближался Г.Р.

Мне стало так страшно, опять замутило, но я собрала все силы, чтобы не убежать и встретить его с тем высокомерным достоинством, с которым княжна императорской крови должна встречать какого-то наглого мужика.

У него было странное выражение, какое-то окаменелое, ничего общего с тем ёрничаньем и шутовством, какое я только что видела в гостях. И в глазах не было ничего гипнотического, только растерянность. И эти его слишком светлые глаза, почти белые… Обычно гипнотизеров изображают черноглазыми, а он был омерзительно светлоглазым.

– Ах, царевна моя, – пробормотал он, – ручку поцеловать пожалуй!

Я спрятала руку за спину.

– Не хочешь, не хочешь, – все так же тихо сказал он, – а почему? А зря… Узнай у сестричек – они скажут, сколько я о тебе спрашивал! И тетушку твою спрашивал. Неужто тебе не сказывали? Знаю, знаю… Твой муж мне враг, а ведь я ему помочь могу, чтоб не шлялся по мужикам.

Я не без усилия понимала, что, о чем, о ком он говорит. Сестрички – это мои кузины, Оля, Таня и все другие дочери дяди Никки, тетушка – это Александра Федоровна, а муж, который шляется по мужикам?! Это Феликс?!

Меня так и передернуло. Не понимаю, почему я не бежала – не могла отчего-то.

– Не дергайся, не рвись, куда ты от меня сбежишь? – шептал он. – Мы же с тобой друг другу предназначены, разве не знаешь? А ты буквы в наших именах посчитай – и поймешь! Думаешь, это спроста? Да нет, неспроста! Я всегда знаю, какая моя, для меня, а ты моя… Еще раньше, чем он тобой завладел, ты моя была. Да разве он может то, что я могу? Брови бритые, рожа пудреная! А ты… Красота моя несравненная! Царевна! Ты, лицо твое… Вековечная красота на нем… Так сделаю, что годы тебя не тронут, старухой сделаешься, а тебе девки молодые завидовать станут: ты будешь, как цветок дурманный… Только меня полюби, мне в руки дайся!

Меня так шатнуло, что Котя еле успела меня подхватить. Увидев это, мой шофер Виктор торопливо подал авто прямо к нам и помог усадить меня.

Г.Р. смотрел на нас вприщур.

– Ну ладно, – сказал он вдруг с постной улыбкой на своем лице сатира. – Сейчас к тебе нельзя – брюхатая. Опростаешься – поговорим потом. А буковки посчитай, посчитай…

И ушел к дому, возле парадного которого металась встревоженная «Машенька».

Екатерина Леонидовна поехала со мной и все не знала, как извиниться за то, в какую историю меня вовлекла. Но я кое-как отделалась от ее извинений и велела Виктору отвезти ее домой. А сама пошла к себе в кабинет. Немедленно, еще в манто и шляпе, села к бюро, открыла бювар, взяла вечное перо, подаренное мне отцом, чтоб не забывала ему на письма отвечать, – и написала: Григорий Ефимовичъ Распутинъ.

Посчитала буквы. Вышло 26.

Написала: Ирина Александровна Юсупова. 25!

25, а не 26! Я расхохоталась от восторга, почувствовав такое освобождение! Но вдруг вспомнила его слова: «Еще раньше, чем он тобой завладел, ты моя была!» И вспомнила, как тогда, давно, в Кокозе, мы с Феликсом считали буквы наших имен, и выходило, что у него – 25, а у меня – 26.

Ну да! Тогда меня звали Ирина Александровна Романова.

26 букв… Уныние овладело мною. А стоило вспомнить, что 26 – роковое число Юсуповых, как от страха дурнота подкатила к горлу! Я пыталась уверить себя, что это просто совпадение, что это ерунда, что не могут люди быть предназначены друг другу только потому, что у них число букв в именах совпадает, – но не могла. Мне стало плохо, плохо… Потом меня нашли лежащей на полу в обмороке… Мог случиться выкидыш, но Бог милостив, я провела оставшийся срок своей беременности в постели, но все же родила здоровую, чудесную дочку, которую назвали так же, как и меня, Ириной. Восприемниками ее от купели были мой дядя Никки и Александра Федоровна. Все проходило чинно и умилительно, но мне никак не удавалось забыть это хамское: «А знаешь, кто вышивал? Сашка!» – и я не могла с прежней любовью смотреть на эту женщину, которая позволила такое к себе отношение со стороны мужика, а ведь он бесчестил не только ее, но и сам престиж царской фамилии.

Вот странно. Ее любовь к графу Орлову меня не покоробила, не оскорбила, но отношения с этим мужиком… С мужиком!

Та встреча с Г.Р. испортила и наши отношения с Феликсом. Говорят, когда я была в беспамятстве, беспрестанно твердила, как попугай: «Брови бритые, рожа пудреная! По мужикам шляется!»

Те, кто это слышал, не верили своим ушам! Никак не могли понять, каким образом я могу произносить такие слова!

Екатерина Леонидовна Виноградова, навещавшая меня, рассказала Феликсу о той встрече с Распутиным, и он сразу все понял. Он был оскорблен до глубины души… И теперь думал только о том, чтобы расквитаться с этим чудовищем, которое осмелилось морочить голову его жене и клеветать на него. Феликс после нашей женитьбы оставил прежние непристойные привычки, а поэтому чувствовал себя особенно оскорбленным словами Г.Р. Немало личного примешалось к тому роковому решению, которое он примет вскоре…

А у Дмитрия, великого князя Дмитрия Павловича, тем временем развивался роман с Верой Каралли.

Они познакомились еще перед войной, примерно накануне нашей с Феликсом свадьбы. Феликс тоже присутствовал на том приеме у Матильды Кшесинской, на который были приглашены и Дмитрий, и эта дива русского синематографа. В нашем домашнем зале я видела две фильмы с ее участием: «Хризантемы» и «После смерти», и в обеих Вера играла женщин, принявших яд. Одна из них еще донимала потом, в образе привидения, своего возлюбленного. Я не терплю такие истории. Рассказ Тургенева «Клара Милич», на основе которого был поставлен фильм «После смерти», вообще ненавижу. Вообще не люблю ничего, что усугубляет в людях какой бы то ни было страх. Может быть, поэтому меня так всегда раздражало упоминание о «роковом числе» Юсуповых. Словом, к Вере Каралли как к синематографической актрисе я относилась пренебрежительно, в ней мне казалось нечто зловещее, роковое. Вера Холодная, например, мне нравилась куда больше, хотя и она была самой настоящей женщиной-вамп. Честно говоря, в то время женщины-вамп были в большой моде! Между прочим, насколько я знала, император запрещал артисткам императорского балета сниматься в кино, однако, если верить слухам, для Веры Каралли было сделано исключение – по просьбе Дмитрия. Хоть император и не отдал за него Оленьку, а все же не мог не любить своего кузена – тем более что Дмитрий был вполне вероятным наследником престола. Бедный Алешенька обладал таким слабым здоровьем, а мой дядя Мишель, младший брат государя, поставил себя вне права наследования морганатическим браком с госпожой Вульферт, позже получившей титул графини Брасовой. Надо полагать, Вера Каралли, которой многие сулили великое будущее – и в синематографе, и на сцене (ее «Умирающего лебедя» сравнивали с «Умирающим лебедем» Анны Павловой, причем отнюдь не в пользу последнего!), была весьма горда тем, какой у нее покровитель.