Эмоции и чувства - Евгений Ильин

Все эти, казалось бы, мелкие неточности приводят людей, придерживающихся четкого понимания кибернетической терминологии, к непониманию того, что хочет сказать П. В. Симонов. Именно неоднозначность трактовки Симоновым «формулы эмоций» и самой теории позволяет ему, как справедливо отмечает Додонов, легко парировать всякую критику в свой адрес. Додонов также находит логические несовпадения в ряде приводимых Симоновым примеров.

Поскольку многие моменты теории Симонова остались вне поля зрения Додонова, критическое рассмотрение этой теории и «формулы эмоций» дано и в одной из моих работ (Ильин, 2000). Эта критика осуществлена по двум направлениям. Первое – это теоретические позиции П. В. Симонова, отразившиеся в его «формуле эмоций».

Слабости этой позиции относительно возникновения эмоций, особенно положительных, видны невооруженным глазом. «Формула эмоций» не только не обладает указанным Симоновым достоинством, но и противоречит здравому смыслу и реально наблюдаемым фактам.

Прежде всего, остановлюсь на положении о том, что нет потребности – нет и эмоции. С этим трудно спорить, если иметь в виду изначальное отсутствие потребности. Однако отсутствие потребности и исчезновение потребности при ее удовлетворении, т. е. достижении цели – психологически разные ситуации. Особенно это касается социальных потребностей. Одно дело – первоначальное отсутствие потребности, а отсюда – отсутствие процесса мотивации, наличия цели. Нет их, нет повода и для возникновения эмоции. Другое дело, когда в результате имевшейся потребности и развернувшегося мотивационного процесса достигается обусловленная ими цель. В данном случае удовольствие возникает вследствие устранения потребности, а не ее отсутствия.

Вопреки утверждениям Симонова, люди испытывают радость и при ожидаемом успехе, т. е. при удовлетворении своих потребностей (желаний). Симонов сам отмечает, что «неудовлетворенная потребность необходима для положительных эмоций не менее, чем для отрицательных» (1981, с. 10). А это значит, что главное в возникновении эмоций не недостаток или избыток информации, которым обладает человек, и даже не наличие потребности, а значимость ее удовлетворения для субъекта. Так, в ряде случаев наличие социальной потребности (необходимости что-то делать) и отсутствие для этого возможностей не только не вызовет отрицательную эмоцию, но приведет к положительной эмоции. Достаточно вспомнить, как радуются школьники, когда из-за болезни учителя срывается урок. И совершенно по-другому отнеслись бы школьники к срыву урока в том случае, если бы речь шла о консультации к предстоящему экзамену.

Ряд неясностей возникает и по поводу «избыточной информации». Зачем она нужна, если для удовлетворения потребности достаточна Ис, равная Ин? Почему шахматист должен радоваться только в том случае, если у него есть несколько вариантов постановки мата, разве он не может радоваться только одному пути достижения цели, найденному им?

А что такое «избыточная информация»? Та, которая больше не нужна для достижения цели или построения прогноза? А если она нужна для прогноза, то почему она «избыточная»? И не может ли случиться так, что эта «избыточность» (например, наличие многих равноценных вариантов достижения цели) только помешает шахматисту достичь успеха, так как он начнет выбирать из них лучший и попадет в цейтнот? В результате вместо положительной эмоции информационная избыточность вызовет отрицательную эмоцию. Об этом пишет и Симонов: «Эмоции целесообразны только в ситуации информационного дефицита. После его ликвидации эмоции могут стать скорее помехой для организации действий, чем фактором, благоприятствующим их эффективности» (1970, с. 86). Поэтому в определенных условиях достоинства эмоций диалектически превращаются в их недостатки. Из этого высказывания Симонова должно следовать, что при избыточной информации возникающие положительные эмоции безусловно вредны для организации поведения человека. В чем же тогда их роль? Понять все эти противоречивые высказывания трудно.

Кроме того, во многих случаях положительный эмоциональный фон на предстоящую деятельность (азарт) возникает как раз в связи с неопределенностью прогноза вследствие недостатка или вообще отсутствия информации. С другой стороны, опытному шахматисту, обладающему «сверхинформацией», скучно играть с новичком. Как пишет Симонов, «стремление к сохранению положительных эмоций диктует активный поиск неопределенности, потому что полнота информации “убивает наслаждение”» (1970, с. 62). В более поздней работе Симонов (1987), полемизируя с Додоновым относительно того, являются ли эмоции ценностью, обсуждает случаи, когда человек испытывает положительные эмоции от ситуации риска. «Субъект намеренно создает дефицит прагматической информации, низкую вероятность достижения цели, чтобы в финале получить максимальный прирост вероятности…» (с. 82). Странно, однако, что, утверждая это, автор не замечает, как он вступает в противоречие со своей формулой эмоций, согласно которой положительная эмоция возникает вследствие избыточности информации.

И разве не противоречит он себе, когда пишет: «Нужно до конца уяснить, что эмоции есть лишь вторичный продукт скрывающихся за ними потребностей, лишь индикаторы степени их удовлетворения»? (1981, с. 194; выделено мною. – Е. И.).

Подчеркну, что речь не идет о том, что эмоции являются индикаторами вероятности удовлетворения потребности, на чем настаивает автор, – речь идет о степени ее удовлетворения. Разве после таких заявлений логично отвергать теорию редукции драйва?

Признавая наличие сложных, бимодальных эмоций, в которых присутствуют как положительные, так и отрицательные переживания человека («Мне грустно и легко, печаль моя светла…»), Симонов даже не пытается объяснить их с точки зрения «формулы эмоций». Да и как это сделать, ведь не может же у человека быть одновременно и дефицит и избыток прагматической информации. Правда, он пытается объяснить двойственность переживаний тем, что у человека сразу актуализируются несколько потребностей с разной вероятностью их удовлетворения, но это лишь общая фраза, никак не раскрываемая автором.

В связи с развернувшейся полемикой Симонов пишет: «…мы каждый раз подчеркиваем, что наша формула представляет структурную модель, в предельно краткой и наглядной форме демонстрирующую внутреннюю организацию эмоций» (1981, с. 64).

Но и в понимании формулы как структурной модели, показывающей внутреннюю организацию эмоций, Симонов опять не точен. С одной стороны, он утверждает, что эмоции и потребности – это разные феномены. С другой стороны, называя свою формулу структурной, он тем самым включает потребности (да и информацию тоже) в структуру эмоции.

Так, он считает, что основными составляющими (!) эмоциональных реакций являются «сила потребности и прогностическая оценка эффективности действий, направленных на ее удовлетворение» (1970, с 34). Последнее утверждение Симонова не случайно, что доказывает и его фраза «трансформация потребности в эмоциональное возбуждение» (1970, с. 28); подчеркну, что речь идет не о появлении эмоционального отклика (возбуждения) при возникновении потребности, а о трансформации (преобразовании, превращении) последней в эмоцию. В другой своей работе он снова повторяет, что «…формула наглядно воспроизводит сложную внутреннюю структуру эмоций, взаимозависимости эмоций, потребности и вероятности ее удовлетворения…» (1987, с. 73). Хотя в этой же работе у него можно найти и точное высказывание относительно соотношения эмоции, потребности и вероятностного прогноза: «В отличие от концепций, оперирующих категориями “отношение”, “значимость”, “смысл” и т. п., информационная теория эмоций точно и однозначно определяет ту объективно существующую реальность, тот “эталон”, который получает субъективное отражение в эмоциях человека и высших животных: потребность и вероятность (возможность) ее удовлетворения» (там же, с. 87; выделено мною. – Е. И.).