Мать Тьма - Курт Воннегут

Ты меня в дурака превратила,

Ты плакать меня заставила,

Ты смеялась надо мной и лукавила,

Почему ты не знала, девушка, золотого

Старого правила.

– Во что играете? – спросил я игроков.

– В ведьму, – ответил отец Кили.

Он относился к игре серьезно. Он хотел выиграть, я увидел, что у него на руках дама пик, ведьма.

Я, наверное, показался бы более человечным, вызвал бы больше сочувствия, если бы сказал, что в тот момент у меня голова пошла кругом от ощущения нереальности происходящего.

Извините.

Ничего подобного.

Должен признаться в ужасном своем недостатке. Все, что я вижу, слышу, чувствую, пробую, нюхаю, – для меня реально. Я настолько доверчивая игрушка своих ощущений, что для меня нет ничего нереального. Эта доверчивость, стойкая, как броня, сохранялась даже тогда, когда меня били по голове, или я был пьян, или был втянут в странные приключения, о которых не стоит распространяться, или даже под влиянием кокаина.

В подвале Джонса Крафт показал мне фотографию фон Брауна на обложке «Лайф» и спросил, знал ли я его.

– Фон Брауна? – спросил я. – Этого Томаса Джефферсона космического века? Естественно. Барон танцевал однажды в Гамбурге с моей женой на дне рождения генерала Вальтера Дорнбергера.

– Хороший танцор? – спросил Крафт.

– Что-то вроде танцующего Микки Мауса, – сказал я. – Так танцевали все крупные нацистские деятели, когда им приходилось это делать.

– Как ты думаешь, он бы сейчас тебя узнал? – спросил Крафт.

– Уверен, что узнал бы, – сказал я. – С месяц назад я наскочил на него на Пятьдесят второй улице, и он окликнул меня по имени. Он очень поразился, увидев меня в таком плачевном положении. Он сказал, что у него много знакомых в информационном бизнесе, и предложил подыскать мне работу.

– Ты бы в этом преуспел.

– Вообще-то я не чувствую мощного призвания заниматься перепиской с клиентами, – ответил я.

Игра в карты кончилась, проиграл отец Кили, он так и не смог отделаться от жалкой старой ведьмы – пиковой дамы.

– Ну и ладно, – сказал отец Кили, как будто он много выигрывал в прошлом и собирается и дальше выигрывать. – Всего не выиграешь.

Вместе с Черным Фюрером он поднялся наверх, останавливаясь через каждые несколько ступенек и считая до двадцати.

И теперь Рези, Крафт-Потапов и я остались одни.

Рези подошла ко мне, обняла меня за талию, прижалась щекой к моей груди.

– Только представь, дорогой, – сказала она.

– Что? – сказал я.

– Завтра мы будем в Мексике.

– Гм.

– Ты чем-то обеспокоен.

– Обеспокоен.

– Озабочен, – сказала она.

– Тебе тоже кажется, что я озабочен? – сказал я Крафту. Он все еще изучал панораму доисторического болота в журнале.

– Нет, – сказал он.

– Я в обычном, нормальном состоянии, – сказал я.

Крафт показал на птеродактиля, летающего над болотом.

– Кто бы мог подумать, что такое чудовище может летать? – сказал он.

– А кто бы мог подумать, что такая старая развалина, как я, может покорить сердце такой прелестной девушки и, кроме того, иметь такого талантливого верного друга?

– Мне так легко тебя любить, – сказала Рези. – Я всегда тебя любила.

– Я как раз подумал… – сказал я.

– Расскажи мне, о чем ты подумал, – попросила Рези.

– Может быть, Мексика не совсем то, что нам нужно, – сказал я.

– Мы всегда сможем оттуда уехать, – сказал Крафт.

– Может быть, в аэропорту Мехико-сити мы можем сразу пересесть на реактивный самолет.

Крафт опустил журнал.

– И куда дальше? – спросил он.

– Не знаю, – сказал я. – Просто быстро куда-то отправиться. Я думаю, меня возбуждает сама мысль о передвижении, я так долго сидел на месте.

– Гм, – сказал Крафт.

– Может быть, в Москву? – сказал я.

– Что? – сказал Крафт недоверчиво.

– В Москву, – сказал я. – Мне очень хочется увидеть Москву.

– Это что-то новое, – сказал Крафт.

– Тебе не нравится?

– Я… я должен подумать.

Рези стала отодвигаться от меня, но я держал ее крепко.

– Ты тоже об этом подумай, – сказал я ей.

– Если ты хочешь, – сказала она едва слышно.

– Господи! – сказал я и как следует тряхнул ее. – Чем больше я об этом думаю, тем это становится привлекательнее. Мне бы в Мехико-сити и двух минут между самолетами хватило.

Крафт встал, старательно сгибая и разгибая пальцы.

– Ты шутишь? – спросил он.

– Разве? Такой старый друг, как ты, должен понимать, шучу я или нет.

– Конечно, шутишь. – сказал он. – Что тебя может интересовать в Москве?

– Я бы попытался найти одного старого друга, – сказал я.

– Я не знал, что у тебя есть друг в Москве.

– Я не знаю, в Москве ли он, но где-то в России, – сказал я. – Я бы навел справки.

– Кто же он? – спросил Крафт.

– Степан Бодовсков, писатель.

– А… – сказал Крафт. Он сел и снова взял журнал.

– Ты о нем слышал? – спросил я.

– Нет.

– А о полковнике Ионе Потапове?

Рези отскочила от меня к дальней стене и прижалась к ней спиной.

– Ты знаешь Потапова? – спросил я ее.

– Нет.

– А ты? – спросил я Крафта.

– Нет, – сказал он. – Расскажи мне о нем.

– Он – коммунистический агент, – сказал я. – Он хочет увезти меня в Мехико-сити, где меня схватят и отправят в Москву для суда.

– Нет! – сказала Рези.

– Заткнись! – сказал ей Крафт.

Он вскочил, отбросив журнал, и пытался вытащить из кармана маленький пистолет, но я навел на него свой люгер.

Я заставил его бросить пистолет на пол.

– Глянь-ка, – сделав удивленный вид, сказал он, словно был здесь ни при чем. – Прямо ковбои и индейцы.

– Говард, – сказала Рези.

– Молчи! – предупредил ее Крафт.

– Дорогой, – сказала Рези плача, – мечта о Мексике – я надеялась – она станет реальностью. Нас всех ждало избавление! – Она раскрыла объятия. – Завтра, – сказала она тихо. – Завтра, – прошептала она снова.