Будешь моей, детка - Анастасия Градцева

нам приносят кофе и десерт — нежное шоколадное суфле.

Я смотрю на Тимура с удивлением. Нет, я не считала его глупым, конечно, но я совсем не ожидала, что он так хорошо разбирается в экономике и финансах.

— Почему ты прогуливаешь учебу? — не могу удержаться я от вопроса. — Ты ведь реально интересуешься этим! Я же вижу!

— Потому и прогуливаю, — поясняет Тимур. — Скучно. Ничего нового.

— Но когда ты успел все это узнать? — недоумеваю я.

— Частично в школе, но в основном на практике, у отца. Меня с детства всему этому учили. И я понимал, что если не научусь, то не буду иметь ничего.

— Как это? Ты же из богатой семьи.

Тимур криво улыбается и машинально комкает в ладони салфетку.

— Отец в десять лет позвал меня к себе и объяснил, что все, что есть в этом доме, его. Моего тут нет ничего. Даже мои игрушки не мои, потому что куплены на его деньги. И что я должен помнить об этом. И что с этого момента он будет давать деньги только на мое образование и на необходимый уровень жизни, а на остальное мне надо заработать самому. Доходило до смешного: мы с отцом в отпуск летали разными классами. Он в бизнесе, а я в экономе. Потому что не заслужил еще.

— Знаешь, это звучит… — я осторожно подбираю слова, — не очень весело.

Мне очень жаль маленького мальчика, которым был Тимур. И я ужасно злюсь на его отца, который вообще-то мог бы и побаловать своего ребенка. Тем более, что тот вырос без мамы.

— Да все нормально, — он усмехается. — Отец всегда действует жестко, но верно. Нужные установки дает. Ладно, хватит обо мне. Расскажи лучше о своей семье. Как им удалось отправить тебя учиться в наш универ?

У меня перехватывает горло.

— Можно… можно я расскажу об этом потом? Не хочу портить такой хороший вечер.

— Ладно, — через паузу соглашается Тимур, но судя по нахмуренным бровям, он точно этого не забудет и мы вернемся еще к этому разговору.

Он просит нас рассчитать, я пытаюсь подсмотреть в чек — Тимур мне не дает. Со смехом говорит, чтобы я расслабилась, потому что его банковский счет не опустеет после этого ужина. Я нехотя соглашаюсь, но на самом деле мне приятно.

Мы выходим из ресторана. На улице уже темно, холодно, зато небо такое звездное, что я задираю голову и с восторгом смотрю наверх.

— Можем погулять? — предлагает Тимур. — Или в кино? Или…

— Домой, — тихо говорю я.

— Ты уже устала?

— Нет, я не устала. Но я хочу домой. С тобой. Вместе.

Я не знаю, как еще это объяснить, а Тимур явно не понимает. Мрачнеет.

— Дома есть кровать, — наконец ляпаю я.

Теперь-то должен сообразить? Уф, кажется, намеки не моя сильная сторона.

Тимур вскидывает голову и молча смотрит на меня. Его глаза темные, черные, страшные. Но я не боюсь этого взгляда. Больше того, я хочу, чтобы он продолжал на меня так смотреть.

Его мощная фигура выглядит угрожающе, но мне не страшно. Наоборот. Мне нравится смотреть на разворот широких плечей Соболевского и на его сильные узкие бедра. Нравится замечать, как сжимаются его кулаки в попытке удержать себя и проконтролировать. Мне нравится мысль о том, что он теряет этот контроль рядом со мной.

Какой же он красивый. Я просто смотрю на него, и уже от этого в теле собирается теплым клубком возбуждение, очень похожее на жажду и голод одновременно. Его дикая, яростная красота завораживает. Золотистая смуглая кожа, темные чувственные губы, взлохмаченные волосы, в которые хочется вплести пальцы, и яркие глаза под угольно-черными ресницами.

В какой момент я перестала его бояться? Когда Тимур перестал быть неприятным самовлюбленным мажором и стал тем единственным человеком, кому не все равно, что со мной происходит?

Когда заставил извиниться перед мной ту модельку, с которой провел ночь?

Когда заметил, что я голодная, и упорно пытался меня накормить, применяя все доступные ему средства, в том числе и шантаж?

Когда приехал спасать по первому звонку и нес меня потом на руках, чтобы я не касалась земли израненными ногами?

Когда забрал меня от родителей, вызвал врача и переживал за мое здоровье?

Когда мучился всю ночь на неудобном диване, чтобы я могла выспаться?

Когда успокаивал меня после ночных кошмаров?

Когда оставил в своей квартире и уехал, потому что не хотел брать силой то, что было его по праву?

Когда сидел со мной сейчас за ужином и был таким искренним, таким настоящим?

Я не знаю. Но я знаю, что мое отношение к Соболевскому изменилось. И я очень хочу быть к нему ближе. Максимально близко, как это только возможно. Поэтому не хочу ехать ни в кино, ни гулять. Я хочу другое. И изо всех сил на это другое намекаю.

— Скажи мне, что я тебя правильно понял, детка, — хрипло и низко говорит он.

— У меня есть имя, Тимур, — напоминаю я. — Тебе придется его вспомнить, если хочешь, чтобы мы с тобой оказались вместе в одной постели.

— О, возвращение прежней детки? — ухмыляется он. — Снова становишься дерзкой и упрямой? Давай, малыш. Мне нравится это. Будет приятно укоротить этот длинный наглый язычок. Правда, Оленька?

От того, как насмешливо-ласково Тимур тянет мое имя, у меня внутри словно фейерверк взрывается. Становится остро, горячо и радостно.

— Ты помнишь мое имя, — говорю я, невольно улыбаясь, и слышу в своем голосе незнакомые грудные нотки. Низкие, соблазнительные…

— Конечно, помню, детка, — Тимур уже стоит рядом со мной на расстоянии дыхания.

Он осторожно заправляет прядь волос мне за ухо и касается губами губ, целует меня медленно и нежно. Первый раз так нежно. Его губы требовательные и уверенные, язык горячий и ласковый, а широкие надежные ладони гладят меня так умело, что я непроизвольно выгибаюсь. И раскрываюсь ему навстречу, сплетаюсь с ним языками, с восторгом ощущая его вкус — терпкий, чуть горьковатый и уже знакомый.

Мы выныриваем из поцелуя, тяжело дыша, и смотрим в глаза друг другу. Голова кружится от совершенно опьяняющего восторга, а мое сердце болезненно стучит в груди, учащая свой ритм от взгляда Тимура. Он смотрит возбужденно и жадно, а внутри меня становится так сладко и горячо, точно