Я одна, и мне по… - Белла ДеПауло

Я не отрицаю, что точка зрения Джулии заслуживает такого же уважения, как точка зрения Уотерса. Она заслуживает. На мой взгляд, ее мнение очевидно. Оно общепринято. Я хочу переоценки, которую мне обещали, или по крайней мере обдумывания.

И еще один вопрос, который я хотела бы задать Уотерсу: его предположение о том, что «если с Ребеккой все сработает, то я попрошу своих соседей по квартире поискать себе новые дома». У меня очень простой вопрос: а с чего это?

Неужели этот вопрос, как сказала Джулия, «уму непостижимая странность»? Лично я нахожу саму мысль о проживании в доме, полном людей, мерзостной. Я не хочу жить даже с еще одним человеком. Но когда я покупала книгу, мне пообещали переоценку дружбы, семьи и отношений, и я этого хочу. Где же обязательства Уотерса по отношению к друзьям? Если он действительно не может переосмыслить традиции современного американского общества, не мог бы он по крайней мере сделать экскурс в историю? Может быть, стоило упомянуть о том, что были времена, когда домохозяйства были организованы совсем не так, как сейчас: прислуга, работники, бабушки и дедушки жили под одной крышей с мамой, папой и детьми, и все считались одной семьей?[209]

В том, чтобы стать матриманьяком, по сути, нет ничего значительного. И я нападаю на Уотерса не потому, что его книга была скучной. Она не была. Она очень увлекательна. Я задаю Итану Уотерсу трепку, потому что он обещал кое-что большее. Он обещал передать нерассказанную историю поколения, которое остается одиноким дольше, чем раньше. Сотни, если не тысячи, членов племен доверили ему свои истории одиночества. В свою очередь он посвятил эту книгу под названием «Городские племена» не всем этим племенам и даже не своему собственному племени, а Ребекке. Эта книга, так много обещающая, превратилась в романчик, цена которому – гривенник. В последней ее строке Уотерса ждет молодая жена, утонувшая в солнечном свете и клише.

Верните мои деньги!

Как ребенок, выросший в католической семье, я проводила большую часть воскресенья в церкви. Теперь, став взрослой и перебравшись в южную Калифорнию, я переняла местную религию. По воскресеньям я часто осматриваю выставленные на продажу дома.

Тем летом, когда Колдуэлл Банкер, кажется, бесконечно крутил ролик о Сильвии Максвелл по телевидению, мне случилось побывать в доме, который продавало это агентство (Именно об этом объявлении я рассказывала в предыдущей главе, оно посвящено женщине, которая приходит к риэлтору, чтобы найти дом, но риэлтор просто уверен, что по-настоящему ей нужен муж.) В тот момент дом, кроме меня, больше никто не смотрел, поэтому я рассудила, что у меня есть шанс объяснить риэлтору, что мне нравится дом, который она показывает, что мне нравится быть одинокой и что, если я приду в Колдуэлл Банкер, то мне будет нужен дом, а не муж. Вначале я спросила, видела ли она рекламный ролик. Ее лицо засияло, когда она стала говорить мне, как ей нравится эта реклама.

Не смутившись этим, я решила высказать свое мнение:

– Ну, а я одинока…

Это все, что мне удалось сказать. Риэлтор прервала меня, покачав головой и моментально взяв тот тон, которым взрослые разговаривают с маленькими детьми:

– Ааааааа, – протянула она.

Как только риэлтор узнала, что я одинока, она решила, что знает все, что ей требуется. Как у любой одиночки, моя жизнь была трагична. Подходящим ответом было, конечно же: «Как жаль!» Более того, возможно, я сама и была виновата в том, что вела такую скучную одинокую жизнь. Меня было в чем винить: ожесточенная, никого не любящая, одинокая, несчастная и завидующая парам. Именно это заявила риэлтор. Все, что осталось выяснить, – это причину моей достойной сожаления жизни. Было ли это трагическим стечением обстоятельств? Или я слишком нервная? Слишком разборчивая? Все это банальные шаблоны, которые приписывают одиноким женщинам. Если бы я была одиноким мужчиной, то меня бы подозревали в том, что я боюсь обязательств. Или из моего возраста можно было сделать вывод, что я «прождала слишком долго». Или, как сказала бы я сама, «имею твердые убеждения».

Я считаю, что ВИНА – это подходящее выражение, потому что оно предполагает, что с человеком, который, возможно, этого не заслуживает, могло случиться что-то нежелательное. В ответственности, которая возлагается на одиноких людей, предполагается, что существует огромная разница между одиночками, вызывающими жалость, и состоящими в браке людьми, которые жалости не вызывают. На самом деле, сам факт того, что человек одинок в том возрасте, когда большинство женаты и замужем, – это достаточная причина для того, чтобы излить на него полную меру жалости.

Это предположение – разумеется, полный вздор. Как я уже рассказывала в главе 2, разница между психологическими и эмоциональными особенностями состоящих в браке и одиноких людей часто очень мала, неустойчива, недостоверна и не всегда бывает в пользу женатых и замужних людей.

Тогда возникает вопрос: зачем навешивать ярлык ВИНЫ на одиночках и превозносить состоящих в браке людей.

***

Давайте посмотрим на очерк Хэнка Стьювера об одной из разновидностей одиноких людей, которые живут одни. Оно было опубликовано в «Вашингтон Пост» в мае 2001 года[210] по случаю появления последнего доклада о переписи населения, показавшей, что число американцев, живущих в одиночестве, – 27 миллионов – выше, чем было когда-либо ранее. Предоставим слово Стьюверу:

«Множество мисок кукурузных хлопьев съедается над раковиной в час ночи.

На свете довольно много людей, которые теряют любовь всей своей жизни, продают дом, который считают слишком большим для одного человека и переезжают в кондоминимум. Иногда они проезжают мимо своего здания на машине, пытаясь понять, где же окна их квартиры».

Далее Стьювер описывает, как одинокие жители проводят свое время: «Ты расставляешь по алфавиту свои диски. Ты поздравляешь себя с тем, что у тебя есть величайшие альбомы всех времен и народов и собираешься прослушать их все снова, а потом переставить по жанру».

Он демонстрирует самый худший из популярных имиджей одиноких людей: «Горе одиночке! Злобные королевы, живущие в одиночестве в своих замках и поджидающие маленьких детей, чтобы съесть их. Педофилы, Унабомберы[211], муниципальные учителя, толстые и никем нелюбимые».

«Но, – тут же признает Стьювер, – все это – дешевые штуки. Жить одному – это тоже весело. Никто не стремится заполучить твой голос».