Он, она и ...собака - Лесли Шнур

— Да, я тоже! — Нина чувствовала, как бешено колотится ее сердце. Она вся взмокла.

— Какое дерьмо! Клевета! Настоящая клевета! Верно?

— Как мне кажется, они говорят о парочке собачьих нянек, чьи забавы, по их предположениям, свойственны всем, занимающимся в Нью-Йорке подобным ремеслом, и на этом основании стряпают клеветническую статью. И все для того, чтобы привлечь читателей!

— Ага, но даже для них это ниже некуда. Мне надоело, надоело, надоело! Нас унижают и оскорбляют за то, что мы осмелились выполнять работу, на которую мало кто отваживается.

— Бывает и хуже. Ты не читал статей о горничных и нянях, которые якобы воруют или спят на работе? Или бесконечно смотрят телевизор и болтают по телефону. Нас будто считают бывшими уголовниками! Мы бывшие заключенные!

— Я и есть бывший зэк, — сказал Исайя, и оба рассмеялись. — Знаешь что? — начал он, поднимаясь и окидывая взглядом парк. — Я организую профсоюз. Точно, детка, говорю тебе. Я намерен объединить всех собачьих нянек Нью-Йорка — нет, Америки…

— Всей Северной Америки, мира!

— Чтобы создать профсоюз, защищающий наши права и заработную плату.

Нина внимательно посмотрела на Исайю. Он сумеет, наверняка! Ей стало стыдно.

Минут через пять Исайя ушел, и Нина вернулась к своей работе. Понадобится время, чтобы сосредоточиться. Она именно так представляла себе процесс творчества: освободить голову от мусора — от того, чего стыдишься, что необходимо сделать, что нужно сказать, от того, как Дэниел посмотрел на нее, от мыслей, что нужно купить короткую юбочку, вымыть туалет, вернуть похищенное. Опустошить голову! И обратно — в королевство камешков, стеклышек, проволочек, цвета, фактуры, чувств и достижений. Далеко-далеко от ее реальности.

Зазвонил телефон. Песенка «Впустите клоунов».

— Алло.

— Это я, Клэр. Я могу прийти? Мне нужно кое-что тебе рассказать.

— Мне тоже. Я сто раз звонила тебе. Пыталась…

— Я первая!

— Почему это? На каком основании ты лезешь вперед? — возмутилась Нина.

— Потому что это я тебе звоню.

— И что? Значит, я адресат, и вежливо будет пропустить меня вперед.

— Нет, я не слушаю, — заявила Клэр и принялась орать в трубку: — Да-да-да-да-да-да!..

— Ладно, рассказывай.

— Я иду.

Раздался звонок в дверь.

— Не клади трубку, ко мне кто-то пришел, — быстро проговорила Нина и, положив телефон на стол, кинулась к домофону: — Кто там?

— Это я, Клэр.

— Но как… — Нина недоуменно переводила взгляд с телефона на дверь, совершенно обескураженная.

— Да впусти же меня! — проорала Клэр в телефонную трубку и домофон одновременно.

Нина нажала кнопку, отключила телефон и вернулась к двери в ожидании стука. Слышно было, как Клэр бежит по лестнице. Нина распахнула дверь. Подруги обнялись, причем Клэр запыхалась и вспотела (причина для подобного должна была быть крайне серьезная), и они разом заговорили.

— Меня позвали обратно! — прошептала Клэр.

— У меня сегодня свидание с Дэниелом! — прошептала Нина.

Обе взглянули друг на друга и испустили двойной вопль. Да такой, что разбудили бы весь дом, если бы кто-нибудь умудрился задремать в этот жаркий, душный полдень.

Они встретились в «Авангарде», в Виллидже, чтобы послушать квинтет тромбонов Слайда Хэмптона.

Нина давно не была в Виллидже и уж точно много лет — в «Авангарде». Она нервничала. Такой далекий, незнакомый Виллидж казался ей почти Европой, старинным и утонченным по сравнению с Верхним Уэст-Сайдом. Она почти удивилась, что ее впустили без паспорта. Так непривычно побывать в этой части города. И так волнующе — в обществе Дэниела. Она чувствовала себя очаровательной, милой, такой легкомысленной в новых босоножках на высоком каблуке — разношенных в результате мучительного кровопролития на прогулке с белыми собачками — и маленьком черном платье для свиданий.

— Чудесно выглядите, — заметил Дэниел, когда они встретились у входа. Он пришел первым, ждал ее, непривычно простоватый в джинсах и футболке. Солнце уже садилось, и глубокую синеву неба расчертили легкие длинные облака цвета лаванды, тянущиеся от Гудзона к западу.

— Вы тоже, — промямлила она, дивясь, что рядом с ним становится такой обалдевшей дурочкой. Ну что ж такого, она нервничает и, конечно, превращается в дуреху.

— Пойдемте.

Два гамбургера и пиво, короткий разговор о новостях дня и собачьей площадке, и началась музыка. Пять тромбонов в сопровождении барабанов, гитары и рояля исполнили несколько старых мелодий. Напоминало похоронные марши.

По окончании первого отделения Дэниел решительно заявил:

— Не пойдет. Печально. — Он озабоченно посмотрел на Нину. — Мне бы не хотелось, чтобы у вас сложилось неверное представление. Тромбон — удивительный инструмент. Но здешний репертуар, и аранжировки, и пять тромбонов одновременно — это не то. Пошли отсюда!

— Все не так уж плохо, — сочувственно отозвалась Нина.

— Вы должны послушать правильное исполнение. Подождите минутку, я сейчас вернусь.

Он исчез на пару минут за сценой и вернулся с футляром, таким потрепанным, что был перевязан скотчем, ручка разорвана, замок сломан.

— Пойдемте, — позвал он. — Прогуляемся немножко.

— Чей это?.. — поинтересовалась Нина, показав на таинственный инструмент.

— Одного из ребят. Мы знакомы. Время от времени я их подменяю.

— Но ваш такой… — Черт побери, осторожнее! — В смысле, вы, должно быть, хороший музыкант.

Он взглянул на нее, вопросительно приподняв бровь:

— Это важно для меня.

Стоял чудесный, благоуханный вечер. С реки тянуло ветерком, и они двинулись навстречу ему, по направлению к недавно отремонтированному пирсу, далеко выступавшему в реку со стороны автострады. Как легко забыть, что величайший в мире город — на самом деле остров! Видимо, градостроители тоже об этом забыли, и вплоть до последнего времени Нью-Йорк не имел благоустроенной береговой линии. Ни ресторанов, ни парков, ничего. Может, пара-тройка у Южного порта, но это все равно, что ничего. Зато сейчас, от Виллиджа до Сохо, до Трайбеки и Баттери-парка, город оживило водное пространство, а вдоль него парки, велосипедные дорожки и ресторанчики. И они шли по улице Перри к автостраде, а потом еще квартал к Чарльз; небоскребы пропали, и распахнулось небо, как будто после долгой зимней спячки они вышли наконец из пещеры. Солнце село за Нью-Джерси — не самая романтичная мысль, но все же романтичная. Вверх и вниз по Гудзону засияли огни и, отражаясь в реке, казались еще ярче. Небо приобрело необычный темно-синий оттенок. Изумительное небо, подумала Нина.