Цепь Грифона - Сергей Максимов

В июле 1941 года Горлинский и Судоплатов создали подпольную прогерманскую организацию, которая по замыслу создателей должна была предложить немецкому командованию помощь диверсионно-разведывательного характера в обмен на посты и должности в «будущей антибольшевистской администрации» на захваченной немцами территории. Одним из руководителей этой организации «назначили» старосту Новодевичьего монастыря некоего Глебова – чудом уцелевшего представителя дореволюционной аристократии. В прошлом предводителя дворянского собрания Нижнего Новгорода. Жена Глебова к тому же была когда-то своим человеком при дворе императрицы Александры Фёдоровны.

В декабре 1941 года в районе Гжатска линию фронта на лыжах перешёл старший лейтенант Красной армии Александр Демьянов – «прихожанин» Новодевичьего монастыря, дворянин по происхождению, сын царского офицера, погибшего в 1915 году. И угодил старший лейтенант прямо в руки фронтовой группы абвера. Первоначально немцев интересовало то, как Демьянов вообще прошёл по минному полю, о существовании которого тот и не подозревал. После многих допросов, демонстрируя абсолютное недоверие к перебежчику, вынуждая сознаться в сотрудничестве с советской разведкой, абверовцы инсценировали расстрел. Признаний не последовало. Демьянова перевели в Смоленск. Здесь им занялись офицеры из штаба «Валли» – фронтовое подразделение абвера.

И наконец стало срабатывать всё то, на что и рассчитывали Горлинский с Судоплатовым. Фашисты вдруг выяснили, что в поле зрения их разведки Демьянов не раз попадал в предвоенные годы. Мало того, в то время они пытались его вербовать. И что самое главное, Демьянов ушёл от вербовки. Это немецкие разведчики восприняли как добрый знак. Слишком уж навязчиво ОГПУ-НКВД в предвоенные годы толкало в их объятия своих агентов. Не предполагали они, что Александра Демьянова и берегли именно на случай войны. По немецким документам он проходил под именем Макс. По советским оперативным документам был известен как агент Гейне. Был зафиксирован и круг довоенных московских знакомств Макса-Гейне. Так абвер отметил в этом круге поэта Садовского и скульптора Сидорова, учившихся в своё время в Германии и попадавших в разное время в поле зрения немецких спецслужб.

После обучения в диверсионной школе, где самым трудным оказалось скрывать знания в области шифрования и радиодела, в феврале 1942 года Макс-Демьянов на парашюте был заброшен на советскую территорию. Задание: осесть в Москве, используя свои связи, создать агентурную сеть с целью проникновения в штабы Красной армии. А также начать планирование и организацию диверсий на железных дорогах.

Когда улыбающийся Наум Эйтингон вошёл в кабинет Судоплатова, его встретил сдержанный, но дружный смех присутствующих.

– Я же говорю, он у вас, как Мона Лиза, улыбается, – опять повторил Федотов.

– Мы тут твою загадочную улыбку обсуждали, Наум Исаакович, – поднявшись из-за стола и двинувшись навстречу к Эйтингону, проговорил Суровцев.

Подойдя к разведчику, он обнял его, что в этой среде было не особенно принято. Августовские дни 1941 года, проведённые в голодном, блокадном Ленинграде, накануне заброски Суровцева в немецко-финский тыл, чрезвычайно их сблизили.

– И я рад вас видеть, – ответил смущённый Эйтингон. – Разрешите доложить? – обратился он сразу к Судоплатову и Фитину.

Переглянувшись между собой, оба одновременно кивнули Эйтингону.

– Агент Гейне по вашему приказанию доставлен! – доложил чекист.

– Пусть войдёт, – распорядился Судоплатов.

Эйтингон открыл входную дверь, сказал в открывшийся проём:

– Александр Петрович, заходите!

Вошёл молодой, стройный, лет тридцати на вид, военный. Окинув одним взглядом всех присутствующих, сделал ещё один шаг, приставил ногу, встав по стойке «смирно», доложил совсем не командным, спокойным голосом:

– Старший лейтенант Демьянов по вашему приказанию прибыл!

Руководители управлений с интересом и благожелательно смотрели на старшего лейтенанта.

– Проходите. Присаживайтесь. Сейчас мы вас кофе напоим, – распоряжался на правах хозяина Судоплатов.

Демьянов подошёл к столу, присел. Эйтингон поставил перед ним чашку, в которую тут же налил горячий кофе. Налил кофе и себе. Тоже присел.

Суровцев с интересом изучал внешность Демьянова. Аристократичная внешность. Тёмные глаза. Тёмные прямые волосы зачесаны наверх и открывают высокий лоб красивой формы. Тонкий прямой нос. Рот обыкновенный, не запоминающийся. «Рот посредственный», – написали бы в дореволюционных документах. Тонкая полоска усов, какие теперь уже никто не носит. И без того грустные глаза казались ещё более грустными из-за того, что верхние веки глаз у висков смотрели чуть вниз.

Демьянов сделал несколько небольших глотков кофе и отодвинул чашку. Точно дал понять, что он готов к разговору, ради которого, соблюдая все меры конспирации, его и привезли на Лубянку.

– Взгляните, – протянул ему фотографию Новотроицына Судоплатов.

Демьянов взял фотографию. Бегло взглянул. Никак внешне не прореагировав, вернул фото Судоплатову.

– Вам знаком этот человек? – спросил его уже Суровцев.

Демьянов повернул голову к незнакомому генералу.

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант! – ответил он, глядя своими грустными глазами на Суровцева.

– Замечательно! А что ещё можете сказать об этом человеке? – продолжал интересоваться Сергей Георгиевич.

– Это преподаватель-инструктор по огневой подготовке и рукопашному бою диверсионной школы абвера. Он русский. Имени его не знаю. Обращались к нему не иначе как «Герр майор».

Суровцев мысленно улыбнулся. «Новотроицына и немцы разжаловали, – подумалось ему, – во всём ему не везёт, бедняге».

– Что ещё можете о нём сказать? – спрашивал уже Судоплатов.

– Только то, что свои занятия он сопровождал скабрёзными шутками и русским матом. Ещё, пожалуй, что он любит выпить. Иногда приходил на занятия с сильным перегаром. И немецкие офицеры выпивают, но это коньяк и малые дозы. А от него чувствовался именно наш, устойчивый водочный перегар. Хотя хорошо стрелять это почему-то ему не мешало.

– Вот и я говорю, что у Новотроицына слишком много дурных наклонностей для того, чтобы заниматься разведкой, – ещё раз повторился Суровцев.

– Его, – показал рукой на фотографию Федотов, – взяли на вашей явке. А до этого он посетил Новодевичий монастырь, потом был на квартире у поэта Бориса Садовского. Дома того не застал. Спрашивал у соседей, – в Москве ли тот? Не уехали ли в эвакуацию?

– Так я что-то не понимаю, – обратился к Суровцеву Фитин. – Немцы что, резко поглупели, раз таких агентов с инспекцией посылают? Если это инспекция…

– Нет, Павел Михайлович, – ещё больше убеждаясь в своей правоте, проговорил Суровцев, – Новотроицын для них фигура более выигрышная, чем обычный диверсант.

– Чем же это? – заинтересовался Федотов.