Крутой мэн и железная леди - Елена Арсеньева

– Да, добрый день. Заказ на банкет? – Голос Жанны оживился,глаза засияли. – Конечно, охотно приму. Какое число, сколько человек? Нашапрограмма вас интересует?

Алёна вынула из ее пальцев стодолларовую бумажку. Жаннарассеянно кивнула и схватила ручку. Она начала что-то быстро записывать вблокнот, а Алёна воспользовалась удобным моментом и выскользнула из кабинета.Жанна едва заметила это.

Ишь как удачно всё устроилось!

В зале гремела музыка, на сцене продолжалась репетиция.Теперь это был ча-ча-ча.

При виде Алёны Игорь споткнулся и чуть не сбил с ног Андрея.Лена взвизгнула: Андрей схватился за нее, чтобы удержаться, и едва не свалил напол.

«Не он! – отчаянно глядя в мрачные глаза своейнесостоявшейся любви, подумала Алёна. – Около адресного бюро я буду черезсемь-десять минут! А у него репетиция! И вряд ли успеет кончиться! И во дворебыл не он! Но сто долларов за удовольствие… он рассказал кому-то о моемпредложении? Или кто-то случайно слышал наш разговор? Стыдоба-а… Ладно, невпервой!»

* * *

Из дневника приема.

Расшифровка магнитофонной записи

Пациент О.

– …Когда умер отец, мне было четырнадцать. Это случилосьшесть лет назад, в 98-м. Но к дефолту это не имеет отношения. Его… убили. Такможно сказать. Мама знала, кто, но мне сказала только недавно. Она во всемвинит его, того человека, – в том, что случилось со мной. А при чем тут он? Сомной это вообще через два года случилось. Конечно, само собой, тот человеквиноват и будет наказан, но не за тот день. А за тот день точно так же можновинить шофера автобуса, который сломался…

– Какого автобуса?

– Да рейсового автобуса! Из Доскино! У нас там был дом, нето дачный, не то деревенский, на окраине. Рядом стоял еще один домик, тудаиногда приезжала пара – муж и жена. Он был журналист, а она… она была она .

– Понятно.

– Короче, дело было так. Я эту нашу дачу ненавидел ипрактически туда не приезжал. Но мама заболела и послала меня вечером политьтам всякую хренотень, помидоры, огурцы, клубнику… Всё, короче. Я поливал,торопился успеть на последний автобус. У меня всё рассчитано было по времени, язакончил, убрал шланг, выключил насос, закрыл сарайчик, где у нас быласкважина, собрал клубники полведерка и рванул на автобус. Еще мчался как пес,помню, боялся опоздать. Не опоздал, даже ждать пришлось. Потом этот «Лаз» иликак его там причапал – ужас, древность, уродство, сплошной чад и гарь, местоему только на свалке! – и шофер сказал, что обратно в город не поедет,бензонасос у него полетел. Тогда народ потащился на трассу ждать последнегоавтобуса из Богородска, проходящего. Я тоже пошел, полчаса прождали, и тогоавтобуса нет, кто-то сказал, мы опоздали. Что делать, думаю? Маманя там с умасойдет. И тогда я вспомнил, что у нашей соседки, жены того журналиста, естьсотовый. Думаю, пойду и попрошу позвонить домой, маме. Вернулся на дачу ипостучал к ней в калитку.

– А она там осталась ночевать?

– Ну да, я видел, как она поливала свой участок, а потомушла в дом. Мужа ее в тот вечер не было, он вообще редко приезжал, она там однаколготилась. В основном возилась с клубникой и с цветами. У нее вообще цветыдуриком росли – ирисы и гладиолусы, я таких потом никогда в жизни не видел,каких-то фантастических оттенков, огромные… Вся деревня ходила на них смотреть.Ну вот. Я постучал в калитку – никто не выходил. Думаю, телевизор, наверное,смотрит. Я перелез через забор, подошел к крыльцу и увидел ее платье. Она вэтом платье поливала свои цветы. Ничего особенного – платье обыкновенное такое,голубое в белых цветочках, старое уж, оно на ней висело, как на вешалке. Онавообще, эта соседка, раньше была такая… пухленькая, а потом вдруг – раз, ипохудела. Стала шмотки эффектные носить в обтяг, ну а на даче одеваются же ктово что горазд, вот она и носила свои старые вещи. Я, помню, видел один разиз-за забора, как она, смеясь, это платье чуть ли не два раза вокруг себяобернула и мужу показала, а у него такое лицо злое стало… Ему, наверное, ненравилось, что она похудела.

– А вам?

– Что мне?

– Вам нравилось, что она похудела? Она вам вообще нравилась?

– Да, так она была ничего, улыбка веселая, она оченьвежливая, со всеми на «вы», даже со мной. А впрочем, мы с ней почти и неговорили-то, здрасьте – до свидания.

– И тем не менее вы замечали, как она одевается.

– Ну, замечал. И что?

– Хорошо, дальше рассказывайте.

– Ну ладно, ладно, если правду сказать, нравилась она мне.Высокая, красивая, мне вообще очень нравятся высокие девушки. Ноги у нее быликрасивые, глаза, волосы… Да, я на нее часто смотрел… тихонько. Между прочим, еемоя мама не слишком-то любила, потому что отец на нее тоже… иногда смотрел. Ну,она выйдет поливать свои цветы или что-нибудь полоть – в купальнике, тамфигура, ноги от ушей… ну как не смотреть? Ладно. Короче, я посмотрел на этоплатье и так, помню, завелся! Я до сих пор помню, как завелся… Мне тогда ужеисполнилось шестнадцать, но я был совсем мальчишка: меня смерть отца как-то отвсех и от всего отдалила, я стал очень угрюмый, тихий, ни о чем таком непомышлял. А тут – помню! – посмотрел на это мокрое платье – меня как ударило! Явообще уже ни о чем не думал, толкнулся в дверь, она не заперта, вошелтихонько…

– Почему тихонько?

– Почему? Я хотел за ней подсмотреть…

– Чтобы она вас не видела?

– Ну да.

– А если бы она испугалась, если бы приняла вас за вора?

– Да я ни о чем тогда не думал, говорю. Я почему-то решил,что она телевизор смотрит. Думал, я на нее минуточку погляжу, а потом постучу.Но она не смотрела телевизор.

– А что она делала?