Когда туман рассеется... - Джуди Тейлор

Позднее Морин и Мэй, которые давно не виделись, удалились на террасу, чтобы обменяться новостями и предаться воспоминаниям, а Клод и Флоренс сели на мягкий диван в холле, каждый в свой уголок.

После минутного молчания Клод вздохнул и произнес:

– Может быть, сейчас не время и не место, но мне необходимо кое-что сказать тебе. Я больше не могу ждать.

Флоренс нахмурилась. Вступление звучало тревожно. Наверное, речь пойдет о ребенке. Он начнет настаивать на том, чтобы забрать его. Но он прав – сейчас не время и не место спорить. Ведь она даже еще не окрепла окончательно, только что встала с больничной койки. Флоренс бессознательно сжала край выложенного подушками сиденья дивана, готовясь к худшему.

– Я знаю, что вел себя с тобой по-свински, Флоренс. И не стану тебя винить, если ты никогда меня не простишь. Но я так старался, когда все понял… Я хочу, чтобы ты поверила мне. Я люблю тебя. Люблю всей душой, всем сердцем.

Флоренс не мигая смотрела на него. У нее перехватило горло, она с трудом проглотила застрявший в нем комок. Значит, тогда ей не приснилось! Она мечтала услышать эти слова, и все-таки боялась, боялась радоваться, вдруг какие-нибудь обстоятельства снова пробудят в нем недоверие. В прошлый раз это случилось так легко… Значит, может случиться снова.

Может она позволить себе рискнуть? Она-то любит его, конечно любит, но все же…

– Скажи что нибудь, Флоренс.

Она никогда не видела Клода таким смущенным, неуверенным в себе.

– Я очень польщена, конечно, но…

– Ты не сможешь простить меня? – Он сразу ссутулился, сник, стушевался в своем углу дивана.

Клод, этот человек, которого она всегда знала сильным и непреклонным, исчезал на ее глазах, превращался в собственную тень. Даже кожа его с каждой секундой теряла здоровый цвет и делалась пепельно-серой.

– Я этого не сказала.

– Но ты так думаешь.

– По правде говоря, Клод… – И тут она позволила себе улыбнуться, потому что приняла окончательное решение. Ведь жизнь такая короткая… – Я тоже люблю тебя.

Он широко раскрыл глаза, мгновенно возвращаясь к жизни.

– Ты серьезно?

– Да, – прошептала она.

– Ах, Флоренс!

Он преодолел разделявшее их расстояние за долю секунды. Даже страх за ее здоровье не помешал ему заключить ее в пылкие объятия. Губы их слились, время остановилось…

– Я полюбил тебя с тех самых пор, как ты сломала руку, – говорил он позже. – С тех пор, как мы приняли душ вместе. Потом я на какое – то время свихнулся, но любовь не ушла, она только затерялась в красном тумане, помрачившем рассудок. Но обещаю тебе, Флоренс, больше ничего подобного не случится. Я буду любить тебя всегда и никогда больше не усомнюсь в тебе.

Флоренс улыбнулась улыбкой мадонны.

– В тот раз мы зачали нашего ребенка. Он недоверчиво нахмурился.

– Когда? Я, кажется, всегда принимал меры.,

– Но не в тот, первый раз, – сказала она, улыбаясь еще шире. – Тогда нам обоим слишком не терпелось.

Клод застонал.

– Теперь я вспоминаю… О Господи. Как только я подумаю, чего едва не лишился, у меня кровь стынет в жилах.

– Ты больше не станешь обвинять меня, что я польстилась на твое богатство? – спросила она лукаво.

– Нет. Никогда! – Он дрожащим пальцем дотронулся до ее губ, и когда Мэй и Морин несколько минут спустя осторожно заглянули в дверь, их никто не заметил.

Церемония венчания состоялась в доме Клода. Невеста утопала в облаке белых кружев и потрясала своей красотой, жених тоже выглядел необычайно импозантно в смокинге цвета слоновой кости. Мать невесты плакала в три ручья. Мать жениха, прилетевшая в Новую Зеландию ради такого события, казалась не меньше взволнованной.

Гости единодушно решили, что новобрачные – замечательно красивая пара, а одна представительная дама лет пятидесяти, одетая в сиреневое шелковое платье, глубоким грудным голосом доверительно сказала Флоренс, что она очень умная девушка, раз сумела подцепить Клода Бенли.

– Многие до вас пытались и проваливались. В вас, должно быть, есть нечто совершенно особенное.

Тут подошел Клод и, обняв Флоренс за талию, поцеловал в щеку.

– Что такое нашептывает тебе про меня наша Грета?

– Это вы? – изумилась Флоренс.

– Неужели Клод рассказывал вам обо мне? – обрадовалась дама.

– О да, – ответила Флоренс. – Но у меня сложилось впечатление, что вы… Открою вам секрет, я очень ревновала.

Медовый месяц молодые провели на острове Гамильтон, а по возвращении Флоренс перебралась в дом Клода, из окон которого открывался великолепный вид на оклендскую бухту. Одно время Флоренс полагала, что больше никогда не станет женой миллионера, но этот был не таким, как другие. Клод Бентли, конечно, был миллионером, но он был также одним на миллион. Флоренс знала, что всю оставшуюся жизнь будет счастлива. Клод пообещал ей это, и она ему верила.

А когда у них родятся дети, они наполнят дом смехом и любовью, которых так ему не хватало, этому огромному дому, и он больше не будет казаться слишком большим и слишком пустым.

И все-таки Флоренс продолжала питать слабость к лодочному сараю, и часто, когда Клод бывал на работе, она уходила туда и, сидя у окна мансарды, наблюдала, как скользят по воде катера и яхты, и тихонько напевала что-то ребенку, который быстро развивался внутри нее.

Ребенок Клода, ее ребенок. Она никогда не позволила бы ему забрать малыша, даже если пришлось бы из-за этого выйти за него замуж без любви. Но, к счастью, она любила его, а он любил ее. Не проходило дня, чтобы он не сказал ей о своей любви. Да, теперь вся их жизнь была наполнена нежностью и доверием, а ведь это самое главное. Им еще предстоит и детей своих научить любить, и прощать во имя любви, а разве не надежнее всего учить на примере собственной жизни?