Продавец грез - Августо Кури

— My friends, это большая честь для меня, что вы несли меня на руках.

Совершенно потеряв терпение, мы обратились к учителю с серьезной просьбой:

— Отправьте этого типа в Общество анонимных алкоголиков. — При этом мы понимали, что без него группа лишится своей эксцентричности.

— Поместите его в какую-нибудь пси… пси… психиатрическую лечебницу, — взмолился Димас.

— Учитель, сколько можно ухаживать за ним? — поинтересовался Чудотворец.

Лучше бы нам было не слышать ответ учителя, поскольку он фактически подтвердил слова Бартоломеу.

— Носить его на руках — это привилегия.

Бартоломеу, хотя и был пьян, немедленно почувствовал себя привилегированной личностью.

— Вы слышали, что сказал учитель? Я вам не какая-нибудь мелкота, нет!

Говорил он почти нечленораздельно, хотя достаточно внятно для того, чтобы еще сильнее разозлить нас. Но продавец грез тут же добавил:

— Лучше нести самому, чем позволить, чтобы несли тебя. Лучше поддерживать, чем быть поддержанным.

Потом он сказал мне нечто такое, что в корне противоречило моим атеистическим убеждениям.

— Бог, сотворенный человеком, Бог религиозный беспощаден, непримирим, нетерпим к чужому успеху и предубежден. Однако Бог, который скрывается за кулисами театра жизни, добр. Его способность прощать неблагоразумна, она подвигает нас на то, чтобы переносить столько раз, сколько потребуется, тех, кто приводит нас в отчаяние.

Когда учитель говорил, его слова вызывали у меня сомнение. Я вспомнил собственное исследование текстов Ветхого Завета, и в моем воображении возник Бог жесткий, агрессивный и нетерпимый. «Где же тот самый добрый Бог? Где Бог терпимый, если Он принимал только народ Израиля?«- спрашивал я себя. Учитель, словно угадав, о чем я думал, ответил:

— Существование доброго Бога засвидетельствовано в стихах и прозе из уст Учителя Учителей. Оно было засвидетельствовано, когда Он назвал Иуду другом в момент его предательства. Оно было засвидетельствовано, когда Иисус, страдавший на кресте, взывал: «Отче, прости их, ибо не ведают, что творят». Он защищал тех, кто Его ненавидел, любил своих врагов, трогательно заступался за своих мучителей.

Слова учителя проникал и в самые отдаленные уголки моего «я», выставляя напоказ то, что мне самому не хватает доброты. Мне никогда не было свойственно прощение. Я так и не простил своего сына за то, что он употреблял наркотики. С моей точки зрения, он пренебрегал тем блестящим образованием, что я ему дал. Я так и не простил мою жену за то, что она меня покинула. С моей точки зрения, она покинула одного из лучших мужчин в мире. Я так и не простил своего отца за то, что тот покончил жизнь самоубийством. С моей точки зрения, он совершил самое большое преступление, оставив меня, когда я был еще маленьким. Я так и не простил своих коллег-преподавателей, которые предали меня, хотя обещали свою поддержку на кафедре. Я называл их бандой трусливых завистников.

Совместные прогулки с учителем дали мне возможность прощать и спокойно выносить безответственного пьянчугу, сумасбродного любителя наслаждений. Как же я смог делать это, не предъявляя претензий? Для меня это было трудно, очень трудно. Но я начинал любить этого зубоскала. У Бартоломеу было то, что мне всегда хотелось иметь: оригинальность и твердое самоуважение. С социологической точки зрения, безответственные люди более счастливы, чем люди ответственные. Проблема заключается в том, что безответственные люди зависят от ответственных, которые носят их на руках.

На другой день интервью Бартоломеу начало давать свои плоды.

На первой полосе известной газеты была размещена фотография учителя со следующей подписью: «Психопат называет современную общественную систему всемирным сумасшедшим домом».

Журналист сообщал, что существует некий безумец, утверждающий, что человечество представляет собой гигантский сумасшедший дом. Но теперь, говорит безумец, этот сумасшедший дом не похож на мрачные, зловонные, холодные и темные психиатрические лечебницы прошлого. Он стал местом привлекательным, красивым, хорошо освещенным и полным различных хитроумных приспособлений. Превосходным местом для совершенствования наших безумств, чтобы они не мешали нам жить.

Он произносит свои речи в публичных местах, имея целью изменить образ мыслей людей. Никому неизвестно, откуда он пришел, но для того чтобы сделать из людей посмешище, он называет себя продавцом грез. Репортаж сопровождался фотографиями людей, следовавших за ним. Здесь же говорилось, что этот возмутитель спокойствия помешан, но вместе с тем наделен харизмой. Он просто мастер соблазна. В его сети попадают даже ответственные администраторы. За ним следует шайка простофиль, некультурных и необразованных. Репортер сообщал также, что этот человек не совершает чудес и не считает себя мессией, но что со времен жития в Иудее и Галилее человека Иисуса, наверное, еще не было умалишенного, который с таким бесстыдством норовил бы повторить его дела.

В репортаже ни разу не упоминались волнующие всех идеи учителя. Ничего не было сказано о необходимости диалога с самим собой, о вечном и бессознательном сне, на который обречены все компьютеры, об излишествах системы, которые приводят нас к ранней психической смерти. Репортер ничего не сказал о резком сокращении средней продолжительности духовной жизни. В конце репортажа журналист сообщал, что сопровождающие человека люди являются шайкой анархистов, угрожающих демократии и способных развязать волну терроризма.

Репортер смешал нашу жизнь с грязью. Диффамация была безапелляционной и не оставила камня на камне от нашего проекта. Мы были крайне удручены и чувствовали себя несчастными. Как мне казалось, никаких возможностей для продолжения деятельности не было. Гораздо проще было погрязнуть в вонючей жиже индивидуализма. В то время как мы тонули в болоте этой клеветы, на сцене в очередной раз появился учитель и попытался успокоить наше возбужденное сознание. Можно было подумать, что он столько пережил на своем веку, что такие пустяки его уже не волновали.

— Вспомните о ласточках. Мы не склонны превращаться в мифы, — сказал он и, обращаясь к истокам нашей слабости, добавил: — Никогда не забывайте, что нельзя служить двум хозяевам: либо мы продаем мечты, либо продолжаем заботиться о сохранении нашего общественного имиджа. Либо мы остаемся верными нашему собственному пониманию мира, либо склонны слушать то, что о нас говорят другие.

И учитель в очередной раз сказал, что мы вольны идти на все четыре стороны.

— Обо мне не беспокойтесь. Вы уже принесли много радости мне и многим другим. Я научился любить их и восхищаться ими — такими, какие они есть. Мне не хочется, чтобы вы рисковали своими жизнями. Так что будет лучше, если вы уйдете.

Но куда нам было идти? Нам уже не удастся стать «нормальными» смертными, слугами системы, людьми, морально уничтоженными убийственной социальной рутиной, специалистами по предъявлению претензий к жизни в ожидании смерти. Мы превратились в необычную семью. Эгоизм прошлого все еще был жив, но постепенно уступал место радости служить другим.