Хозяйка розария - Шарлотта Линк

— Она очень расстроилась из-за того, что вы накричали на нее, сэр.

— В самом деле? — Эрих достал из кармана кителя сигарету и закурил. — Вот что я тебе скажу, Беатрис. Хелин расстроена всегда. Это заложено в ее натуре. С утра и до вечера Хелин занята только собой, своими мелкими заботами и капризами, своими надуманными бедами и проблемами. Она думает только и исключительно о себе, и это приводит к тому гротескному поведению, какое мы видим.

Беатрис не видела ничего гротескного в том, что Хелин сникла после вспышки мужа, хотя, конечно, перерезать себе из-за этого вены было, пожалуй, чересчур.

— И что мы будем делать? — сухо, по-деловому, спросила она.

Эрих удивленно воззрился на девочку.

— Как это понять: что мы будем делать?

— Ну, сэр, как я понимаю, миссис Фельдман скоро вернется домой, и я… мы должны что-то придумать, чтобы она больше не пыталась… что-то с собой сделать. Ее ни в коем случае нельзя больше оставлять одну.

Эрих нетерпеливым движением стряхнул пепел на столешницу.

— Послушай, Беатрис, мы ни в коем случае не должны дать ей почувствовать, что ее поступок глубоко нас потряс. Если она поймет, что своим идиотским поступком возбудила в нас заботу и участие, то в любой момент она будет готова сделать нечто подобное. Любой ценой она хочет оставаться в центре всеобщего внимания, пусть даже для этого ей придется каждую ночь резать себе вены.

— Может быть, она ищет тепла?

Глаза его сверкнули — как показалось Беатрис, угрожающе.

— Ты хочешь сказать, что она не находит его во мне? Этого тепла?

— Я не знаю, сэр.

— Но ведь ты что-то думаешь по этому поводу. Уверен, что в твоей голове много разных мыслей. Скажи, что ты об этом думаешь, Беатрис.

Она пожала плечами, но ничего не ответила. Эрих потушил сигарету о столешницу. «Как мама берегла этот полированный стол», — невольно подумалось Беатрис. Фельдман встал.

— Я еще раз позвоню в больницу, — сказал он.

Состояние Хелин было относительно удовлетворительным. Кровообращение стабилизировалось, она уснула.

— Нам можно идти спать, — сказал Эрих. — Теперь нам можно не переживать. Хелин в безопасности, и сегодня с ней уже ничего не случится.

Он снова потянулся к бутылке виски.

— Ты все хорошо сделала, Беатрис. На самом деле, хорошо. Ты разумная девочка. Я горжусь тобой.

«Почему он решил, что должен мной гордиться», — раздраженно подумала Беатрис, но ничего не сказала. Напряжение постепенно отпускало; ею овладела свинцовая усталость. Было уже три часа ночи, и Беатрис хотела только одного: скорее лечь в постель, уснуть и забыть ужасы последних нескольких часов — истекающую кровью Хелин, бледного Виля и пьяного Эриха.

«Обо всем этом она может подумать и завтра», — устало сказала она себе.

Она проснулась от ощущения, что в комнате кто-то есть. Каким-то образом чувство присутствия чужого человека смогло проникнуть сквозь глубокий сон и постучаться в сознание. Она спала без сновидений, как и хотела. Теперь же она, проснувшись, сквозь полудрему, видела серый тусклый утренний свет, пробивавшийся в окна. Должно быть, было еще очень рано, и едва пробуждавшийся рассвет был еще окутан ночной тенью. По серой окраске света Беатрис поняла, что на улице висит густой туман.

В нос ударил запах виски. Наклонившись к ней, на краю кровати сидел Эрих.

— Ты проснулась? — прошептал он.

В первый момент она решила притвориться спящей, но потом подумала, что он этим не удовольствуется. Он не успокоится до тех пор, пока ее не разбудит, поэтому стоит, пожалуй, открыть глаза.

Живот скрутило от непонятно откуда взявшегося страха. До сих пор Эрих уважал неприкосновенность ее комнаты. Весь дом принадлежал ему, но в комнату Беатрис он пока не входил, как будто между ними был заключен негласный договор о границах, которые они оба до сих пор не переступали.

Но теперь Эрих нарушил границу. Он не только вошел в ее комнату, но и сел на ее кровать.

«Слишком близко, — сказал внутренний голос, — слишком близко. Нельзя так близко его подпускать». Она, наконец, открыла глаза.

В комнате было достаточно светло, и Беатрис отчетливо различала черты лица Эриха. Он был бледен, но это могло быть и обманом зрения — утренний свет был лишен всяких красок и придавал всем предметам белесый оттенок. Глаза Эриха неестественно блестели, лоб был покрыт потом.

— Ах, ты проснулась, — с облегчением в голосе произнес он.

— Что случилось? — спросила Беатрис и села. — Который теперь час?

— Ровно восемь. Нет… — он заметил, что она хочет встать и положил ей руку на плечо. — Лежи, лежи. Это была очень длинная ночь. Тебе надо хорошенько отдохнуть.

— Я не устала, — она снова попыталась сесть, — я буду…

Он снова заставил ее лечь, мягко, почти нежно, но недвусмысленно.

— Нет, моя храбрая маленькая девочка. Ты будешь отдыхать. Никому не будет никакой пользы, если ты свалишься с ног от усталости.

Она не совсем поняла, что он хотел сказать — что за заботливость его обуяла и почему он относится к ней так, словно она сделана из хрупкого фарфора? Она понимала лишь, что нет никакого смысла ему сопротивляться.

«С ним это вообще никогда не имеет смысла», — устало подумала она.

Он тихонько сжал ладонями ее левую руку и нежно ее погладил.

— Если бы тебя не было, Беатрис, если бы тебя у меня не было…

Она не осмелилась отнять руку, но очень захотелось, чтобы он куда-нибудь исчез. Сердце ее сильно забилось. Она окончательно проснулась и была готова бежать — хотя и понимала, что убежать она не сможет.

— Во всем мире нет ни одного человека, который бы меня понимал, — сказал Эрих, — ни одного. Можешь ли ты себе это представить, маленькая Беатрис? Ты понимаешь, как чувствует себя человек, которого не понимает ни одна живая душа на свете?

— Вас понимает Хелин, сэр.

— Хелин? Ну, она-то, как раз понимает меня меньше всех. Хелин только делает вид, что она нежна, мила и добра. Хелин хочет подчинить всех своей воле и делает это самым коварным и подлым способом — закатыванием глаз, ангельским голоском и вечными жалобами, которые вызывают у меня чувство вины, и поэтому я делаю все, что она захочет, чтобы избавиться от вины, которой на самом деле не существует.

Эрих на мгновение умолк, мрачно глядя перед собой. Несмотря на то, что он, несомненно, был пьян, мысли свои он формулировал ясно и отчетливо, и Беатрис они казались логичными и взвешенными. Она вспомнила, как отец однажды сказал, что некоторые люди в пьяном виде начинают мыслить очень отчетливо. Видимо, это в полной мере относилось к Эриху.

— Ты, наверное, думаешь, что в моих отношениях с Хелин я сильнее, чем она, — снова заговорил Эрих. — Все так думают, потому что Хелин постоянно ноет и жалуется. Но на свой манер, Беатрис, она сильна, очень сильна. Ты наверное сама скоро в этом убедишься. Она наденет ярмо на любого человека. И на меня тоже.