Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700 - Михаил Михайлович Богословский

им не пример, потому что они присланы не в посланниках, а в великих и полномочных послах. Поступая так, посланники действовали по воле своих государей. Сначала, отказавшись писать королю о разрешении им подать грамоту боярам, опасаясь его королевского гнева, потом, однако, они заявили, что будут писать королю и, если от короля указ об отдании грамоты получат, тогда по тому и учинить будут должны. При этом, поняв, очевидно, слова Нарышкина о посланнике цесаря римского в смысле сравнения, что цесарь выше шведского короля и что если уже посланник цесаря мог отдавать грамоты боярам, то тем более это возможно для шведских послов, послы сочли нужным заявить, что их государь не меньше цесарского величества римского и что при сравнении ставить его меньше того монарха невозможно. Приведя все эти основания, послы еще раз подтвердили, что без воли короля отдать им грамоты никому, кроме самого царя, нельзя, «хотя за тем и медление в житии их на Москве учинится». Что же касается дел, с ними наказанных, то они объявляют, что главное их дело, за которым они присланы, боярину уже известно — это на основании 27-й статьи Кардисского договора подтверждение мирных договоров: Кардисского и дополнительного Плюсского, причем царю следует в присутствии послов на присланной с ними подтвержденной королевской грамоте и на своей докончальной грамоте «дать присягу на св. Евангелии и тот вечный мир своею государскою душею и крестным целованием подтвердить».

Нарышкин поспешил заверить послов в том, что он упомянул о посланниках других государств отнюдь не для сравнения достоинства их короля с достоинством цесаря и не ставит поведения тех посланников им в обязательный пример, а упомянул об их действиях только для того, чтобы показать неотменную братскую дружбу и любовь их государей к царю. Если послы пожелают в отсутствие государя отдать грамоту ближним боярам, то им будет учинен прием «с церемониями и с почитанием, и со встречами», примут у них грамоту ближние бояре на его, великого государя, дворе в Ответной палате при всем сенате, и во всем им учинена будет церемония по посольскому обыкновению, в том умаления чести государю их, королю, никакого не будет, наоборот, «паче из того урастет соседственная дружба и любовь» между их государями. Затем Нарышкин самым решительным образом протестовал против толкования статьи 27 Кардисского договора в том смысле, чтобы царь по этой статье обязан был при подтверждении договоров приносить присягу, целуя крест и Евангелие. «Такого обязательства, — заявил боярин, — в той статье не написано, а говорят они о том напрасно, знатно не ведая совершенного тех статей постановления… и чел ближний боярин им, послом, того Кардисского договору 27-ю статью». В статье этой действительно о принесении присяги не говорится; упоминается только, что в случае смерти одного из договорившихся государей должно происходить «обвещение посольствами» и подкрепление договора подтвержденными грамотами[215].

Послы заметили, что о подтверждении они с ближним боярином говорить не могут, потому что не имеют при себе шведского текста договора. «Когда, даст Бог, увидят они его царского величества очи и по подании грамоты будут в ответе у бояр, тогда будут говорить и об этом деле, и о других делах». В заключение послы вновь и вновь объявили, что отдавать королевской грамоты никому, кроме самого государя, невозможно и «без указа от королевского величества того учинить не смеют». На этом разговор кончился. В нем Нарышкин весьма откровенно дал послам понять, что они явились в Москву не вовремя; но убеждения его вручить королевскую грамоту ему в присутствии всех бояр на торжественной приемной аудиенции и затем отправлять посольские дела в отсутствие государя действия на послов не оказали; они остались непреклонны и настаивали на своем требовании вручить грамоту самому государю. Вопрос о форме подтверждения мирных договоров они оставили открытым, изъявив желание обсуждать его после приемной аудиенции. По окончании беседы им было объявлено, что въезд их в Москву назначен на 25 июля[216]. Въезд посольства в Москву состоялся 26 июля. В торжественном кортеже принимали участие военные отряды особого рода. Ехали 2 роты «дворовых людей» — служители хозяйственных дворцов, ведомых в приказе Большого дворца, под командою ротмистров, которыми были их начальники по дворцам — «путные ключники».

Затем ехали 2 роты конюшенные из служителей Конюшенного приказа, ротмистрами были их начальники — «столповые прикащики». Следовала «рота дьячья», сформированная из дьяков московских приказов, ротмистром был дьяк. Далее ехали роты разных чинов московского дворянства, которое было расписано по ротам еще при князе В. В. Голицыне[217]: 4 роты жилецкие, 2 роты дворянские и 6 рот стольничьих — всеми этими ротами в качестве ротмистров командовали стольники. Особо ехали разрядные дьяки. Перед посольскою каретою двигались конюхи, королевские дворяне и посольские чиновные люди. Шествие замыкала рота подьячих из разных приказов с дьяком в качестве ротмистра[218]. В день въезда послам был отправлен на их подворье опять «почестней корм» и питья в размерах, увеличенных сравнительно с кормом, отсылавшимся им в село Никольское[219]. Но посылкой этого «почестного корма» в день въезда содержание посольства из московской казны, производившееся ему в пути по 100 ефимков на день, было прекращено, и послы обращались в Посольский приказ с жалобой, «что им, живучи на Москве, питаться нечем, потому что которые у них деньги и были, и те в продолжительное житие они издержали», и просили давать им поденный корм по договорам. Только уже по своем возвращении Петр в октябре указал возобновить содержание им в том размере, который установлен был особым соглашением в 1684 г., т. е. по 100 ефимков на день[220].

XVI. Миссия Карловича в Москву

26 сентября в Москву прибыл неофициальный посланник Августа II генерал-майор Карлович. Чтобы войти в подробности его миссии в Москве осенью 1699 г., надо предварительно ознакомиться с событиями, происшедшими в Польше со времени свидания Августа II с Петром в Раве в первых числах августа предыдущего, 1698 г. На этом свидании было, как припомним[221], условлено нападение на Швецию, условлено предварительно и коротко, в разговорах между государями без установления какого-либо определенного плана. От самого ли Петра исходила здесь инициатива, или он был только искусно наведен Августом, так или иначе между государями в Раве шел разговор о нападении на Швецию. Было условлено или подразумевалось, что целью этого нападения для Петра будет возвращение земель по берегу Балтийского моря, когда-то принадлежавших Московскому государству, старинной Водской пятины Великого Новгорода, из которой образованы были в Швеции две провинции