Имитатор. Книга первая. Увертюра - Олег Рой

— Евгений Васильевич! Вы мне данные по машине можете продиктовать? — попросила Арина, поднимаясь.

— Да, конечно.

— Вы мне позвоните, если что-то станет известно? — профессор Васильев, похоже, обиделся, что его тревога за коллегу не нашла ни в ком должного отклика, и, коротко кивнув, пошагал в сторону лестницы.

— Пап, а мама найдется? — тихо спросил Чарли, когда профессор отошел подальше.

— Конечно, найдется, что ты! Думаю, она и не терялась, это Антон Палыч у нас тонкая натура, вечно на пустом месте панику поднимает.

— А, ну да. Я пойду, газировки выпью, можно?

— У тебя мелочь для автомата есть?

— Есть.

— Молодец Чарли, — Евгений Васильевич повернулся к Арине. — Я как раз придумывал, как бы его правдоподобно отослать.

— Вы хотите мне поведать что-то, что не годится для детских ушей?

— Что-то вроде того. Я, наверное, показался вам равнодушным сухарем?

— Да нет, просто здравомыслящим человеком.

— Но все же. Посторонний, в сущности, человек за Мирру тревожится, а я вроде как и не беспокоюсь.

— Ну…

— Во-первых, такое уже бывало. Мирра чудесная, не подумайте дурного, она прекрасная мать, но музыка… в общем, если речь о музыке, ее вполне может занести так, что она обо всем забудет. Мне этого не понять, я технарь, но Мирра устроена именно так: есть музыка, а есть все остальное. Во-вторых… нет, я не мистик, но…

— Это вы про то, что если думать или тем более говорить про возможные неприятности, можно накаркать?

— Что-то в этом роде. Тем более, вот прямо сейчас что можно сделать?

Это точно, подумала Арина. Если тут замешан мой Имитатор, делать можно только одно — продолжать копать. А если он ни при чем, значит, с Миррой все в порядке, просто совпадение, и ничего больше.

Она заставила себя улыбнуться:

— Кстати. Я пока сюда ехала, позвонила дежурным, попросила сводки городские посмотреть. Ну это вроде справочной несчастных случаев, только у нас быстрее. Никто, хоть сколько-нибудь похожий на Мирру и Милену. за истекшие сутки ни в больницы, ни, боже упаси, в морги не поступал. Ни вместе, ни по отдельности. Ни ДТП, ни несчастных случаев на воде, ни сердечных приступов — ничего.

— Спасибо. Больше даже не за то, что выясняете, это у вас, наверное, профессиональный рефлекс, спасибо, что сказали. Знаете, я рад, что Антон Палыч вам позвонил. И рад, что это сделал он, а не я. Потому что, в-третьих… Вы не думайте, он вовсе не такой истеричный паникер, как мог показаться. Просто Мирра для него очень много значит. Они ведь знакомы куда дольше, чем я с ней. И в консерваторию вместе поступали, и даже роман у них когда-то случился. Собственно, Мила — его ребенок.

— Профессора Васильева?

— Точно. То есть тогда-то он еще не был профессором. И вы не думайте, он об этом не знает. Мы с Миррой поженились, когда она была на пятом месяце. Нет, не подумайте, она меня не обманывала, все рассказала, но мне было безразлично. Это же ее ребенок? А остальное не имеет значения.

— Евгений Васильевич, а Оксана у вас давно работает?

— Оксана? Почему вы… Впрочем, да, конечно, это ваша работа. Просто информация, ничего личного. Давно. Пятый год.

— Она приезжая? Живет у вас или?

— Да, она у нас живет. Только… да, я знаю, всякое бывает, но Оксана…

— У нее молодой человек есть? Бойфренд?

— Н-нет, по-моему. Да господи! Она же только о нас и думает! Я понимаю, что вам положено всех подозревать, но Оксана — это немыслимо! И Чарли ее обожает!

Чтоб тебя, выругалась мысленно Арина. Еще один подозреваемый. Даже двое сразу. В том романе Агаты Кристи, что она недавно вспоминала, злодей затеял все отчасти ради прекрасных глаз такой же вот… домработницы. Или там фигурировала секретарша, что ли?

Впрочем, и сама чудесная Оксана вполне могла решить, что глупо при таком прекрасном хозяине оставаться лишь прислугой. Как говорят не то французы, не то англичане, соус для гусыни годится и для гусака.

Худенькая, русоволосая, она вполне могла оказаться той девушкой на записях камер. Если это, конечно, была одна и та же девушка…

Но — и это была, пожалуй, самая страшная мысль — что, если здравомыслящий супруг в некотором смысле прав.

Что, если никакого «исчезновения» вообще не было? Ни насильственного, ни добровольного. Не встречала Мирра Михайловна никаких случайно заехавших в Питер коллег, ни итальянских, ни австрийских, ни даже французских. А просто-напросто наскучил ей красавец-муж, или не наскучил, просто нарисовался на горизонте другой красавец — какое-нибудь перспективное юное дарование. Муж-то у нас в музыке ни уха ни рыла, а там — родство душ, единство интересов и прочие высокие материи. Могло такое случиться? Почему нет?

Милена? Тоже логично: мужу — сына, себе — дочь. Которая, собственно, к мужу никакого отношения не имеет. И что, если профессор Васильев очень даже в курсе своего отцовства? И не к перспективному молодому дарованию Мирра Михайловна сбежала, а вовсе даже к прежней любви решила вернуться? И так могло быть. Тогда и эта вот истерика его очень даже понятна — дымовая завеса.

Люди еще и не такое отчебучивают. И телефоны отключают по самым дурацким причинам. Например, просто потому, что очень не хочется вот прямо сейчас никому ничего объяснять.

Боже, слышал бы это Виталик!

Когда-то, в самом начале Арининой, если можно так назвать, карьеры, она однажды рассуждала вслух. Так, как сейчас обсуждала возможности и невозможности с Киреевым. Тогда ей хватало стенки. Но однажды «стенкой» оказался Виталик. Нет, Арина не упоминала ни имен, ни иной конкретики, она просто просчитывала варианты. Любимый муж, послушав, принес ей кружку огненного, очень крепкого, очень сладкого чая и спросил почему-то шепотом, как испуганный ребенок:

— Ты не боишься, что эта работа превратит тебя…

— В кого? — поинтересовалась она довольно сердито — и чай, и вопрос сбивали с неуловимого, но столь необходимого настроя, сходного с тем, как подбираешь на слух полузабытую мелодию. Вроде почти нащупаешь тот самый, единственно верный звук — и здрасьте-пожалуйста, что-то кого-то там во что-то превращает.

— Не знаю, — медленно, почти беззвучно выговорил он, глядя почему-то не на Арину, а куда-то в угол. — Но я же знаю, ты нежная, добрая, отзывчивая, чуткая. А сейчас… как будто не люди перед тобой, а… не знаю… фишки игровые, что ли?

Вот и сейчас Арина, вместо того, чтобы беспокоиться о жизни Мирры Михайловны — холодно взвешивала, не могла ли профессорша сама организовать собственное исчезновение. Воспользовалась ли чередой «музыкальных» убийств — или действительно стала одной из жертв в соответствии с неким планом невидимого пока убийцы?

Да уж, все это и впрямь могло показаться бесчеловечным. Собственно, не могло не показаться. Но именно такой вот цинизм позволял отстраниться от терзающих хуже зубной боли эмоций и сосредоточиться на собственно расследовании. Много ли будет толку, привычно вспомнила Арина, от хирурга, ощущающего боль пациента «как свою»? И много ли будет толку от того, что она сейчас примется бегать по стенкам, всем сердцем переживая за судьбу Мирры Михайловны? Вот то-то же.