Небо цвета крови - Виктор Точинов

– Как я их узнаю и отличу от людей, никаких полномочий не получавших?

– Пусть паролем станут слова… допустим, «первая заповедь». Произнесенные в соответствующем контексте.

– Слишком расхожее словосочетание, Ваше Величество. Возможны ошибки, вероятность их невелика, но в подобном деле любые случайности должны быть исключены.

– Действительно… Тогда… «Первая заповедь вивисектора» вас устроит?

– Более чем, Ваше Величество.

Да уж, слова неординарные, случайно не мелькающие в разговорах… Но с чего бы Императору пришла в голову такая ассоциация?

– Я надеюсь на вашу осторожность и решительность, – произнес монарх тоном, намекающим, что все действительно важное уже прозвучало. – На то, что вам придется не отвечать за ошибки и промахи, а принимать заслуженные награды.

Александр VI шагнул на подъемник. И во время быстрого и бесшумного подъема произнес:

– Есть один вопрос, который вы, Михаил Александрович, мне никогда не зададите, а если бы вдруг задали, я не стал бы отвечать. Но поразмыслить над рекомым вопросом самостоятельно вы можете. Вопрос такой: как вы считаете, что именно пообещал мой отец хултианам за их помощь в войне?

Подъем закончился. Император шагнул на вымощенную камнем дорожку, ведущую к дворцовому комплексу. В отдалении вице-церемонимейстер делал отчаянные жесты Несвицкому: завершайте, дескать, разговор, истекло ваше время… Не иначе как за недолгий путь к личным покоям монарху предстояло переговорить еще с кем-то.

Император заметил жестикуляцию, улыбнулся едва заметно, самыми кончиками губ.

– Извините, Михаил Александрович, государственные дела. Я не прощаюсь, приглашаю вас отобедать перед отлетом… Да, кстати, чуть не забыл: прошение о вашем разводе я подписал. Отныне вы свободный человек. Хотя очень надеюсь, что когда нынешние ваши весьма щекотливые обстоятельства минуют, вы с… э-э-э… с Ириной Михайловной вновь предстанете счастливой и гармоничной парой.

Император ушел. Ошарашенный Несвицкий остался. О своем разводе он услышал впервые.

2

Вспышка ослепила, а грохот ударил по ушам словно двумя кувалдами с двух сторон. Славик стоял ослепший и оглохший, и не понимал, отчего нет страшной боли от разодравших тело осколков. Да и взрывной волны по большому счету никакой не было…

Потом сообразил: имперская граната неизвестной ему системы оказалась свето-шумовой. Враги тоже ослеплены и оглушены, но все живы. И надо бы как можно быстрее убираться, скоро сюда набежит вся банда.

Но, фактически ослепнув, далеко не уйти… Он несколько раз моргнул – не помогло. Огненное пятно, после взрыва секунду-другую стоявшее перед глазами, сейчас поблекло, потемнело, но никуда не исчезло. Словно кто-то вырезал два маленьких кружочка из непрозрачного клейкого пластика – да и налепил Славику прямо на зрачки, но чуть-чуть прогадал с размером, самые краешки зрачков остались не залепленными. Боковое зрение в результате уцелело, и смотрел Славик на мир сквозь две узенькие щелочки, расположенные с двух сторон головы… А прямо перед собой ничего не видел.

Он машинально поднес руку к уху, уверенный, что барабанные перепонки разодраны в клочья, что пальцы нащупают сейчас ручеек крови… Крови не было. И слух окончательно не исчез – Славик услышал слабый-слабый хлопок. И по щеке тут же мазнуло горячим дуновением.

Угрюм… Оклемался, оценил обстановку и начал стрелять. На удивление метко стрелять, если учесть, что наверняка имел аналогичные проблемы со зрением.

Славик низко пригнулся, нащупал дверь – не заперта! – и вывалился наружу. Быстро пошагал, нелепо выворотив голову набок, чтобы хоть что-то и хоть как-то видеть перед собой. Но тут же споткнулся в полутьме, упал… Поднялся, двинулся вдоль стены, на ощупь, снова упал, запутавшись ногами в куче награбленного барахла. Стремился Славик не на улицу, там сразу схватят, – в коридорчик, уводивший вглубь здания.

Второй раз шлепнулся очень вовремя – в медчасть вбежали люди, несколько человек. Он их не видел, не слышал голосов и шагов, но ощутил, как сотрясается дощатый пол под ногами бегущих. Славика они не заметили, пробежали к смотровой.

Он выждал, пока пробегут, и ползком, затем на четвереньках, поспешил дальше по коридору. Там, в самом конце, имелось окно, выводящее не на площадь, а на зады больнички. Добрался до него, потрогал, понял – стекла выбиты, из рамы торчат острые осколки. Но отворять окно некогда – вот-вот сообразят, что на улицу он не выбегал и прячется где-то в медчасти, начнут искать…

Славик залез на подоконник, прикрыл лицо локтем – и выпрыгнул наружу, скорее даже выпал. Приземлился, больно ударившись боком о землю, но ничего не сломал и не вывихнул.

Ему, полуослепшему, не было никакого смысла играть сейчас в прятки и догонялки со зрячими. Догонят и найдут. Но рядом, буквально в трех десятках шагов, находилась школа, куда Славик отходил восемь лет. А за ней – одно укромное местечко, отлично известное местным подросткам, но хранимое в секрете от взрослых.

Через пару минут он добрался до нужного места, поднырнул под живую изгородь, казавшуюся сплошной и непроходимой, протиснулся узким лазом… И очутился на небольшой, три на полтора метра, прогалинке, со всех сторон окруженной плотно растущими колючими кустами. Тяжело опустился на бревно, отполированное штанами многих поколений бугерских старшеклассников.

Здесь можно было покурить тайком от учителей, и причаститься первым в жизни стаканом «зеленухи», и просто отсидеться, будучи выгнанным с урока… А еще – спастись от бандюков, решивших порезать тебя на куски. К утру они все перепьются в стельку, а последствия взрыва гранаты к тому времени, хочется надеяться, у Славика рассосутся… И можно будет уйти, и даже попытаться прихватить с собой продукты, если отыщутся нетронутые дома.

Вопрос «А что потом?» Славик старательно отгонял от себя. Разберется с насущным, а там видно будет…

Судя по внутренним часам, прошло минут сорок, никак не более часа после того, как Славик очутился в убежище. Зрение потихоньку возвращалось, темные пятна, закрывавшие видимость, рассасывались, уменьшались в размерах… Славик знал, что так все и должно происходить: от яркой вспышки разрушается, разлагается какое-то вещество в глазу, он позабыл его название, – а затем потихоньку вырабатывается снова.

Слух тоже возвращался – пьяные крики, доносившиеся с площади, он слышал все лучше и лучше. Хотя ощущение ваты в ушах оставалось: шелест листвы на кустарнике и другие негромкие звуки расслышать пока не удавалось…

И тут прозвучал еще один крик. Безмолвный, неслышимый другим вопль, чуть не разорвавший голову Славика на куски. Кричала Лера.

Он вскочил на ноги. Все дни, прошедшие после расставания с сестрой и подъесаулом, он блокировал, как умел, свою ментальную связь с сестрой. Не хотел с ней общаться никаким образом. Но переполненный болью и страхом безмолвный крик смёл все преграды.

Крик не смолкал и шел откуда-то слева, из той части поселка, где стоял их дом. Славик ужом просочился через лаз, пробежал несколько десятков шагов вдоль изгороди, снова прикинул направление, уже более точно.