Габриэль Гарсиа Маркес. Биография - Джеральд Мартин

В те промежуточные каникулы Гарсиа Маркес старался как можно меньше оставаться с семьей и уехал из дома, едва представился удобный случай. Он окончил среднюю школу и получил — хотя сам в то время не мог оценить это должным образом — хорошее систематическое образование, которое пригодится ему в будущем. Он еще не решил, что будет делать дальше, но его ждало возвращение в лежащий в Андах мрачный город Боготу и годы учебы в университете по специальности, которая была ему глубоко чужда и с которой, он надеялся, ему никогда не придется связывать свою жизнь.

25 февраля 1947 г. Габриэль Гарсиа Маркес был зачислен в Национальный университет Колумбии. Это означало, что следующие четыре-пять лет он проведет в Боготе — малоприятная перспектива для юноши, который для себя уже решил, что он ненавидит этот город. На этот раз легендарное путешествие из Сукре в высокогорную столицу на речном пароходе и на поезде не дарило ощущения праздника, наполненного приятным ожиданием, как прежде. Вся Колумбия была охвачена дурными предчувствиями. Недавно избранное правительство консерваторов, представлявшее меньшинство, задалось целью любой ценой удержаться у власти, а большинство, представленное либералами, рвало и метало, злясь на просчеты своей партии. Дошло до того, что против консерватора Оспины Переса они выставили аж двух кандидатов — Турбая и Гайтана.

Габриэль Элихио хотел, чтобы его сын стал врачом, ну а если не врачом, то священником или адвокатом. Он послал его учиться в столицу, дабы тот смог повысить свой социальный статус и разбогатеть. Он считал, что, пока у власти находятся консерваторы, можно заработать большие деньги. А литература — это всего лишь рискованное развлечение. Первое время Габито удавалось скрывать свои намерения, однако диплом юриста, о котором только и было разговоров в его семье, теперь являлся отговоркой: Габито был вынужден стать таким, каким он всегда был в глазах отца, — лжецом.

Расположенная в горном раю из соли, золота и изумрудов, там, где, по преданию, находилась мифическая страна Эльдорадо, Богота была основана 6 августа 1538 г. конкистадором из Андалусии Гонсало Хименесом де Кесадой. Он дал городу название Санта-Фе. Сначала это была Санта-Фе-де-Баката, потом Санта-Фе-де-Богота. На протяжении многих десятилетий «Санта-Фе» в названии столицы вообще было опущено, но в конце XX в. возвращено на свое законное место, словно религиозное название (Santa Fe — букв. «святая вера») каким-то образом могло наставить город на путь истинный и снова возвысить его над необузданной страной, которой он правит со своего изумрудно-зеленого трона. Исторически Богота всегда была права, вся остальная страна ошибалась; и все же странно, что столицей столь разноплановой и, по сути, тропической страны выбрали этот холодный и обычно дождливый город, возвышающийся на высоте 8000 футов над уровнем моря. В 1947 г. население Боготы составляло 700 000 человек cachacos (что означает «пижоны» или «денди»)[250].

Традиционно Богота считает себя родиной «самого чистого» испанского языка; оказывается, даже в самой Испании испанский не такой «чистый»[251]. В 1940-х гг. почти все колумбийские политики были юристами, и многие из них, особенно юристы из либералов, получили образование в Национальном университете Колумбии. Новый университетский городок, архитектурное творение в стиле ар-деко, открывшийся в 1940-м и приобретший более или менее законченную форму к 1946 г., стоял на самой окраине Боготы; дальше уже простиралась саванна. В пору студенчества Гарсиа Маркеса там обучалось более четырех тысяч студентов, и половина из них были выходцами из провинции. Правые политики считали университет рассадником коммунизма.

Первокурсник Гарсиа Маркес нашел пансион, где проживало много студентов из приморских регионов, на бывшей улице Флориан (ныне Каррера 8), почти на углу авеню Хименес-де-Кесада. Улица Флориан была одной из самых старых и известных в городе, шла параллельно самой знаменитой боготской улице — Каррера-Септима (Каррера 7). Pensión, где обосновался Гарсиа Маркес, находился примерно в трехстах ярдах от пересечения Седьмой авеню и авеню Хименес-де-Кесада, считающегося стратегическим центром города, а некоторые местные патриоты даже называли это место «самым лучшим перекрестком на всем белом свете».

Гарсиа Маркес жил на втором этаже, делил комнату с несколькими студентами из прибрежных регионов, в том числе с неугомонным Хосе Паленсиа. Комнаты в пансионе были не роскошные, но удобные, однако, несмотря на то что стол и проживание стоили весьма дешево, Гарсиа Маркес едва сводил концы с концами. Он постоянно испытывал недостаток в деньгах. «Меня не покидало ощущение, что мне вечно не хватает последних пяти сентаво». Он никогда не придавал особого значения более тягостным аспектам этой проблемы, но, несмотря на все старания Габриэля Элихио, благодаря которым семья Гарсиа Маркес всегда занимала более высокое положение, чем крестьяне и пролетарии, бедность и сопряженные с ней унижения были неизменными атрибутами детства и юности Габито, а также более зрелой поры его жизни.

Его мучительные воспоминания о том времени сродни высказыванию Кафки о том, что, изучая юриспруденцию, он будто «духовно питался буквально древесной мукой, к тому же пережеванной до меня уже тысячами ртов»[252]. В числе преподавателей был сын экс-президента и сам в будущем президент — Альфонсо Лопес Микельсен. На первом курсе Гарсиа Маркес «завалил» статистику и демографию и с трудом сдал государственное право, которое читал Лопес Микельсен. Тот спустя сорок пять лет скажет мне: «Нет, студент он был посредственный. Просто, поскольку моя семья была из costeños, все студенты, приехавшие из Падильи и Магдалены и посещавшие мой курс, знали, что я их не „завалю“»[253].

«Я познакомился с Габо в самые первые дни, — вспоминает однокурсник Маркеса Луис Вильяр Борда. — На юридическом факультете занимались, наверно, сто первокурсников (из них только три женщины), разбитые на две группы в алфавитном порядке. Габо был в первой группе, я во второй. Меня предмет очень интересовал, Габо — нет. Почти сразу он стал пропускать занятия. Мы часто говорили о литературе, обсуждали творчество Дос Пассоса, Хемингуэя, Фолкнера, Гессе, Манна, русских писателей. Колумбийскую литературу почти не затрагивали, разве что некоторых поэтов — таких, как Барба Хакоб, де Грейфф, Луис Карлос Лопес. В полдень мы возвращались в центр города и садились в кафе, где мы все занимались. В пансионе готовиться к занятиям было негде. Хозяин кафе разрешал студентам как постоянным клиентам оккупировать угол»[254].