Мародер - Белла Ди Корте

— Ты ничего не знаешь, — сказала она, почти шипя на меня, — ни о чем. И меньше всего знаешь меня.

— А, — сказал я, выпрямляясь. — Я уже слышал об этой игре раньше. Это называется «Вини Кэша». Вот где ты можешь обвинять меня во всех проблемах в мире. Мне выдвигали гораздо более тяжеловесные аргументы, дорогая. Еще немного — и меня это не будет волновать. — Я пожал плечами. — Многие пытались раньше. Все потерпели неудачу. Меня не сломить.

— Это твоя вина! Все это. — Она захлопнула дверцу шкафа и повернулась ко мне лицом. — С тех пор, как ты появился, у нас одни неприятности!

Я рассмеялся, и ее шея стала огненно-красной.

— Тебе нравится пичкать себя ложью, дорогая? Тебе от этого становится лучше? Как будто, обвиняя Маккиавелло во всех своих проблемах, Малыш Хэрри чувствует себя лучше. Скажи мне. Это семейная черта, о которой мне следует знать?

— Ты называешь моего брата трусом?

— Я не называю. Я рассказываю. Он трус. Ни один мужчина, у которого есть яйца, не сидит там годами, ожидая подходящего момента, чтобы сделать женщину своей. Он идет и делает ее своей, и она принадлежит ему. Конец истории. Вон та машина снаружи. — Я мотнул головой в сторону передней части дома. — Этот дом. — Я огляделся по сторонам. — Кого это волнует? Ты знаешь свою подругу лучше, чем кто-либо другой. Имеет ли для нее значение материальное дерьмо?

Кили закрыла рот с щелкающим звуком. Она не могла спорить. Румянец на ее шее пополз к щекам.

— Он пытался подарить ей лучшую жизнь! Что-то, о чем ты ничего не знаешь.

Я пожал плечами.

Ее лицо вспыхнуло еще больше.

— Что за игру ты ведешь, а?

Кили сделала шаг ближе ко мне, и я заметил ее руки, когда она это сделала. Дрожь. Но она согнула пальцы, как будто разминалась. Подготовка к нападению.

— Почему ты так уверен, что сможешь украсть мое сердце? В последний раз, когда я проверяла, только я была вправе решать, кому его отдать.

— Вот тут ты ошибаешься. Я гребаный тигр-мародёр.

Я задрал рубашку, показывая ей свои полосы, шрамы, которые получил в бою.

— Твое сердце так же хорошо, как и мое. Ты уже влюбляешься в меня.

Опустив рубашку, я посмотрел вниз на ее шелковую блузу, тонкий материал, ее соски, прижатые к ткани.

— Твое тело уже готово сдаться. Но твоя голова сбивает тебя с толку.

— Чушь собачья. — Кили попыталась огрызнуться на меня, но ее голос прозвучал как шепот. — Все, что ты здесь заливаешь, это ложь. Ложь слетает с этого раздвоенного дьявольского языка.

— Дело не в том, что ты борешься, потому что не хочешь этого, — сказал я, делая шаг к Кили. — Ты борешься с этим, потому что не хочешь так легко сдаваться. Гордыня — смертный грех, дорогая, остерегайся его. Не отказывай своей киске назло своему сердцу.

— Ты самодовольный сукин сын!

Через мгновение Кили была на мне, вся ее сдерживаемая агрессия выплескивалась через руки. Она пыталась бить меня ими. Я не мог сдержать смех над ней, над тем, как мило она себя ведет. Зря я назвал эту женщину-воина милой, но она все же была женщиной и не могла пробить мою броню.

Взяв ее запястья в свои руки, я придвинул Кили к стене, едва не врезавшись в нее.

Ее дыхание вырывалось из груди, и, черт возьми, я вбирал его в себя. Я вдыхал страсть, которую Лучница пыталась замаскировать под чистую ненависть. Ее сердце колотилось о мою грудь, пытаясь вступить с ней в конфронтацию. Кили хотела завладеть моим сердцем, чтобы прекратить игру в перетягивание каната со своим сердцем.

Она не имела ни малейшего понятия. Я родился без сердца.

Я посмотрел на нее сверху вниз, и моя ухмылка медленно расползлась по лицу. Глаза Кили сузились до щелок, но я видел в них правду, которую она не могла отрицать.

— Посмотрим, как сильно ты возненавидишь этот раздвоенный дьявольский язык, когда он заставит тебя говорить на языках, о знании которых ты и не подозревала.

— Трахаться — не значит любить, — сказала она сквозь стиснутые зубы. — Ты можешь обладать моим телом, но за обладание остальным тебе придется проливать кровь. Любовь живет в сердце, Мародёр.

— Без сомнения, дорогая, — сказал я. — Но я проливал кровь за гораздо меньшее.

— Сердце ‒ это светлое место. Полное солнечного света и радуги. Настоящий рай. Жду не дождусь, когда ты попытаешься украсть из него любовь.

На ее лице появилась насмешливая улыбка. Это было так по-детски, чего я никогда раньше за ней не замечал.

— Ты говоришь о гордости. Тогда ты должен знать, что любовь не имеет дела с гордостью. Она ее уничтожает. Ты, тщеславный ублюдок, будешь говорить «пожалуйста» и «спасибо», когда любовь овладеет тобой, и ни черта не сможешь с этим поделать.

— Ах, но не все сердца одинаковы, дорогая. Я не думаю, что твое состоит из солнечного света и радуги. Принцесса хренова, разве не это ты сказала на ярмарке? Я знаю, что твое ‒ полная противоположность. Твое сердце ‒ это крепость. За которую нужно сражаться. Проливать кровь. А когда ты войдешь внутрь, она будет принадлежать тому, кто был достаточно самодоволен, чтобы поверить, что сможет пройти через ворота.

Я отпустил одно из ее запястий, свободной рукой убирая прядь волос с лица Кили. Она вздрогнула, и что-то внутри меня отозвалось на эту реакцию. Она закрыла глаза, испустив слабый вздох.

— Тогда эти глаза, эти глаза цвета неба принадлежат только мне, — сказал я.

Кили распахнула глаза, встретившись с моими, и прежде чем я успел пошевелиться, ее губы прижались к моим. От ее тела исходил жар, как от исчадия ада, а вся моя защита была похожа на бумагу, утопающую в снегу.

Кили издавала дикие звуки, когда наши языки боролись за большее, а рукой Кили шарила по моему телу в поисках обнаженной кожи, чтобы проникнуть внутрь. Когда я рукой скользнул под шелк ее блузы, проследовав меж ее грудей,