Падший - Павел Корнев

— Тебе не хватает смелости сознаться в своих чувствах к девушке. Тебе не хватает мозгов бояться луны. И есть одна вещь, которая пугает тебя до мокрых штанишек.

— И что же это? — поинтересовался я, ожидая в ответ услышать очередную гадость.

— Серебро, — выдохнул коротышка и резко скакнул вперед.

Моя голова дернулась в сторону с такой скоростью, что хрустнули позвонки, но лепрекон оказался быстрее рефлексов. Серебряная вилка зацепила висок и пропорола кожу, на миг от боли перехватило дыхание, в глазах вспыхнули искры.

Отбросив вилку, лепрекон соскочил на пол и кинулся к входной двери. Я одним рывком отшвырнул с дороги стол и ринулся в погоню, но коротышка стремительно развернулся и ловким кувырком проскочил под моей рукой. Он сиганул в распахнутое окно, я выбрался на балкон следом и вновь опоздал: альбинос уже перебрался с террасы на опоясывавший здание карниз.

— Драть! — донеслось до меня. — Вот это номер!

Я не стал преследовать беглеца и вернулся в комнату, немного даже сочувствуя постояльцам, в гости к которым сегодня заглянет этот мерзкий выродок. Голову невыносимо ломило, а по щеке струилась кровь, но прежде чем успел промыть рану, послышался стук в дверь. Стучали из смежного номера.

— Лео! — встревоженно позвала Лилиана. — Лео, с тобой все в порядке?

— Да, — ответил я, прикладывая к ране полотенце. — Хотел попить воды и наткнулся на стол. Извини, что разбудил.

— Можно мне войти? — щелкнула Лили со своей стороны запором.

Я замер на месте. Едкие слова лепрекона растравили душу, безумно хотелось забыть о благоразумии и пуститься во все тяжкие, но вместо этого я зажмурился, мысленно досчитал до десяти и только потом ответил:

— Извини, Лили. Я уже лег спать. Увидимся завтра.

— Хорошо, — сказала она и настаивать на своем не стала. Но и засов обратно не задвинула. Сколько ни вслушивался я в тишину, железного скрежета не уловил.

И это обстоятельство напугало куда сильнее удара серебряной вилкой.

Напугало возможностью беспрепятственно попасть в соседний номер, потерять контроль и натворить бед.

Луна? Я не боялся луны. Я боялся себя самого.

Спал с бутылкой водки. Нет, не пил, просто прижимал к рассеченному виску. Царапина поначалу долго кровоточила, а когда затянулась, стало даже хуже — поднялась температура, кожа в месте пореза воспалилась, начался тик. Утром встал с гудящей головой и совершенно разбитый, словно всю ночь не спал, а разгружал вагоны с углем.

Но руки почти не дрожали, а пара порезов при бритье, в отличие от царапины, оставленной серебряным зубцом вилки, затянулась сама собой. Похлопав по щекам спрыснутыми одеколоном ладонями, я почистил зубы, придирчиво оглядел свое отражение и досадливо скривился. От правого уха к глазу протянулся воспаленный порез, лицо осунулось, белки пестрели красными ниточками капилляров.

Впрочем, ничего из ряда вон. Могло быть и хуже.

Особенно угоди вилка в глаз.

«Чертов коротышка»! — выругался я, вернулся в спальню и взял с тумбочки хронометр. На часах оказалось пять минут девятого.

Я без лишней спешки оделся, передвинул на место отброшенный вчера к стене стол и собрал в жестянку патроны, затем поднял с пола чудом уцелевшую тарелку и вернул ее в шкаф. Нож с вилкой кинул в ящик к столовым приборам. От прикосновения к серебру начали зудеть пальцы, но эффект был чисто психологическим — обжечь подобным образом оборотня можно было разве что в его звериной ипостаси. Да и то не факт.

Встав у двери смежного номера, я прислушался; там было тихо. Ни шорохов, ни звука бегущей воды. Я занес руку, намереваясь постучать, но вспомнил, что вчера совсем позабыл позвонить Рамону, и отправился в близлежащую кофейню.

Разгулявшийся ночью ветер принес в город долгожданную прохладу, а солнце еще не успело толком прогреть мостовые, поэтому на улице стояла приятная свежесть. Или просто притерпелся к смогу? Возможно, и так.

Спешить с телефонным звонком я не стал, вместо этого изучил нарисованное мелом на грифельной доске меню, сделал заказ и уселся за круглый столик у открытого окна. Вскоре подошел официант, он выставил с подноса пузатый кофейник, запотевший молочник, сахарницу, чайную пару и корзинку свежих плюшек с корицей.

Смешав кофе с молоком по собственному вкусу, я никелированными щипчиками закинул в чашку пару кусочков рафинада, размешал ароматный напиток и сделал длинный глоток. Стало хорошо.

Постепенно хандра оставила меня, я даже развлекался пару минут, созерцая свое искаженное отражение на пузатом боку полированного кофейника. В зависимости от угла обзора физиономия принимала совсем уж уморительные виды.

Позавтракав, я расплатился и вновь попросил разрешения воспользоваться телефонным аппаратом. Несмотря на ранний час, Рамон оказался в конторе.

— Почему вчера не позвонил? — с ходу спросил он.

— А была такая необходимость? — не полез я за словом в карман.

— Нет, — признал мой бывший напарник. — Твоего индуса мы не нашли, но я знаю, кого стоит по этому поводу расспросить.

— И за чем дело стало?

— А сам как думаешь?

— Деньги?

— Деньги.

— Буду у тебя через час, — объявил я, повесил трубку и покинул кофейню.

Вышел на улицу, нисколько не опасаясь слежки, — пока разглядывал отражение на боку кофейника, внимательно изучил немноголюдную в этот час площадь, и никто из редких прохожих подозрений не вызвал. А дворник, что шоркал метлой по брусчатке, подметая тротуар, к этому времени уже закончил работу и поплелся со своей тележкой в соседний переулок.

— Свежая пресса! — поспешил ко мне молодой парень с набитой газетами сумкой на боку. — Раскол во «Всеблагом электричестве»! Эдисон против Теслы! Один съезд — в Нью-Йорке, другой — в Париже! Константинопольский узел! Переговоры в Александрии решат судьбу проливов! Восставший Рио-де-Жанейро в кольце осады! Наступление в Техасе! Ацтеки бегут!

Разносчик газет задорно драл горло; я купил утренний выпуск «Атлантического телеграфа» и правильно сделал: добирался до Слесарки, как называли примыкавший к фабричной окраине район частных мануфактур, никак не менее часа, хоть было чем себя занять. Основную часть пути я проехал в самоходном вагоне, но выкупленная электрической компанией линия обходила фабричную окраину стороной, пришлось пересаживаться на паровик. Тот нещадно дымил, с непривычки запершило в носу и горле, всю дорогу прокашлял.

Небо на окраине затянула мутная дымка, по ней, словно корабли по водам, неспешно плыли грузовые дирижабли. Стены заводских цехов покрывал нарост сажи, высоченные фабричные трубы изрыгали из себя вонючие клубы дыма, все кругом стало серое и замызганное. Подумалось, что вот он, ад, только вместо котлов с кипящей смолой — паровые котлы и прожорливые топки.