Зубная Фея - Грэм Джойс

– Может быть, – сказал он, додумывая эту мысль, и продолжил увереннее: – Да, да, я пойду в церковь.

Нев, как всегда, отказался посещать богослужение. Он удобно устроился на диване перед телевизором с бокалом пива в одной руке и щипцами для орехов в другой, наблюдая за тем, как остальные члены семьи готовятся к походу в церковь. Конни упрекнула его в отсутствии религиозных чувств, и он охотно с нею согласился. Сэм уловил в отцовском голосе иронические нотки, когда они перешагивали порог дома.

– Желаю вам славно провести время, – напутствовал их Нев и с треском расколол бразильский орех.

Праздничная служба должна была начаться в половине двенадцатого. Мороз крепчал, толстый слой инея равномерно покрыл все вокруг: припаркованные вдоль улицы автомобили, поверхность дороги, бордюрные камни, садовые ограды и живые изгороди. Ночь была безлунной; свет уличных фонарей с трудом пробивался сквозь морозную дымку и достигал заиндевелых тротуаров, слабыми искорками мерцая под ногами.

Перед церковью стояло несколько машин. Группа прихожан переговаривалась у ворот, не спеша заходить внутрь. Ярко-желтые окна храма вносили хоть какое-то цветовое разнообразие в серебристо-черную палитру этого вечера. Мистер Филлипс, который совмещал преподавание в воскресной школе с должностью помощника приходского священника, тепло приветствовал их при входе. Он, казалось, был искренне рад видеть здесь Сэма. Атмосфера напряженного ожидания сгущалась под сводами храма.

Едва они успели занять места, как орган издал мощный басовый звук. Заскрипели, распрямляясь, коленные суставы паствы, поднимавшейся для исполнения первого номера программы: «Ангелы несут нам Весть». Конни лихорадочно перелистала сборник в поисках нужного текста и запела высоким дрожащим голосом, в то время как Сэм лишь открывал и закрывал рот, стараясь подстраиваться под слова гимна.

Службу вел преподобный Питер Эвингтон – слегка шепелявый, но зато смотревшийся весьма эффектно в своем золотом облачении, сияние которого удачно дополняли отблески огней, плясавшие на плеши святого отца. После его краткой речи паства вновь поднялась, чтобы спеть «Придите все, кто верует». На середине первой строфы Сэм услышал ритмичное постукивание, доносившееся из-под купола церкви.

Он взглянул вверх и почувствовал, как свинцовая тяжесть сдавливает его сердце. Не делай этого, мысленно попросил он. Не здесь. Не сейчас. Высоко над ним, прижавшись лицом к застекленному куполу, маячила Зубная Фея. Ее спутанные волосы наполовину скрывали лицо, зубы-кинжалы сверкали в разинутом рту, а пальцы с длинными, закрученными штопором ногтями выбивали на стекле дробь, напоминавшую топот лошадиных копыт. Один-два человека из числа стоявших впереди Сэма, не прерывая пения, также задрали головы, потревоженные стуком. Сэм уткнулся носом в свой псалтырь.

Крещендо рождественского гимна заглушило посторонний шум, который не возобновился и в тот момент, когда хор переводил дух перед началом второй строфы. Сэм взглянул вверх. Зубной Феи там не было. Она ушла. Слава Богу, подумал он. Слава тебе Господи!

Однако радоваться ему довелось недолго; в следующую минуту звук донесся уже не сверху, а со стороны бокового окна, расположенного всего в шести футах от Сэма. Она вернулась, корча ему рожи и самозабвенно колотя по стеклу. Хуже того – она была не одна, а в компании ей подобных. Позади Зубной Феи он разглядел еще двух-трех темных тварей, которые с известной скидкой могли быть причислены к женскому полу. Скаля зубы, задорно блестя глазами и встряхивая нечесаными гривами, они подзуживали Зубную Фею, а одна из них, перегнувшись через ее плечо, тоже забарабанила в окно белыми костяшками пальцев.

Некоторые участники собрания закрыли рты, подняли глаза от книжек и начали озираться, дабы выяснить происхождение шума. Они явно не видели то, что видел Сэм. Возможно, они просто не знали, куда смотреть… Волнение прокатилось по рядам верующих, вклиниваясь в рождественский гимн подобно зловещему кораблю-призраку, откуда ни возьмись прорезавшему строй судов в доселе тихой и мирной гавани. Пение начало замирать, тогда как стук в окно продолжался. Теперь уже все собравшиеся шарили глазами по стенам и куполу церкви в поисках самозваных аккомпаниаторов. Орган замолчал.

Барабанная дробь становилась все громче. Паства внимала ей в гробовом молчании. Из всех присутствующих один лишь Сэм мог воочию видеть виновников этого безобразия.

Но вот орган заиграл снова, кто-то в передних рядах отважно подал голос, его поддержали, и пение набрало силу. Этот дружный порыв и соединенная мощь легких, казалось, принесли желаемый результат, ибо по завершении гимна никаких посторонних звуков слышно не было. Пауза затянулась, все стояли молча и напряженно прислушивались, пока их не попросили занять свои места, и шуршание одежд опускающейся на скамьи паствы прозвучало как шелест листьев, тронутых свежим порывом ветра.

В наступившей затем тишине послышался сдавленный кашель, за ним другой, и наконец преподобный Питер Эвингтон, раскрасневшись от певческих трудов и тяжеловато ворочая языком, приступил к чтению проповеди. Сэм взглянул на свои часы: было без двух минут полночь. Хотя богослужение и не предусматривало точной фиксации радостного момента, когда в наш мир явился Спаситель, Сэм с далеко не радостным чувством ждал этот самый момент, подозревая, что кое-кто окажется более пунктуальным.

Он оглядел окна церкви. Нечисть исчезла, уступив место морозным узорам, быстро расползавшимся по стеклу, как будто их порождало губительное дыхание какого-то ледяного великана. В то же время слова священника нисколько не согревали душу, а его подчеркнуто классическое произношение резало слух, привыкший иметь дело с грубоватым местным диалектом. Сама проповедь представлялась унылым повторением избитых истин – ее одной, даже без хулиганского вмешательства со стороны, было бы вполне достаточно для того, чтобы разрушить волшебное очарование праздника. Сэм перестал следить за смыслом, но был бесцеремонно возвращен к действительности возобновившимся стуком, на сей раз в парадную дверь.

Теперь это была уже не дробь, выбиваемая ногтями или костяшками пальцев, а полновесные удары кулаками и тяжелыми ботинками по дубовым панелям двери. Сэм взглянул на мать. Никогда еще он не видел ее такой напуганной. В не лучшем состоянии находились и другие. Воздух в церкви был насыщен флюидами страха, стремительно заражавшими паству.

Преподобный Питер Эвингтон прервал свою речь на середине фразы. Мистер Филлипс и еще какой-то мрачнолицый мужчина поспешили к дверям и вышли на улицу. Через пару минут они возвратились; мрачнолицый плотно притворил дверь, а Филлипс приблизился к священнику и что-то прошептал ему на ухо. Затем он кашлянул, прикрыв рот ладонью, и вернулся на свое место у бокового прохода.

– Мы полагаем, это шалости подростков, – сообщил собранию преподобный. – Возможно, они принадлежат к другой конфессии и решили испортить нам праздник. Сэм попытался ободрить маму улыбкой. Конни сжимала рукой воротник пальто и нервно оглядывалась вокруг. Эвингтон не успел довести до конца свою проповедь, когда на дверь обрушились удары такой силы, что затряслись даже стены деревянной церкви. Выведенный из себя священник дал знак органисту. Все поднялись и запели новый гимн – очень громко и несколько истерично. Однако грохот не утихал. Он пушечным эхом гудел под сводами церкви, задавая пению мрачный похоронный ритм. Мистер Филлипс и еще несколько мужчин устремились к выходу, тогда как певцы удвоили свои усилия. Удары не прекращались ни на секунду даже в тот время, когда мужчины находились снаружи церкви, и они вернулись, качая головами в недоумении.