Император Крисп - Гарри Тертлдав

— Благодарю вас, святой отец, — сказал совершенно обычным голосом. — Я уже думал, что умер.

— А мне это кажется сейчас, — прохрипел жрец. — Воды или вина, умоляю.

Солдат сорвал с пояса флягу и протянул ее спасшему его человеку в синей рясе. Целитель запрокинул голову, прижал горлышко к губам и стал жадно пить большими глотками.

Крисп тронул коня, радуясь выздоровлению солдата. Лучше всего целителям удавалось справляться с последствиями стычек, а не битв, потому что у них быстро истощались магические силы — и собственные тоже. При крупных сражениях они помогали лишь самым тяжелым раненым, оставляя всех прочих обычным лекарям, которые сражались с ранами при помощи игл и повязок, а не магии.

Навстречу Криспу уже ехал Ноэтий. Отдав честь, он сказал императору:

— Мы без труда отогнали негодяев, ваше величество. Мне жаль, что из-за этого пришлось остановить колонну.

— Мне этого жаль вдвое больше твоего, — ответил Крисп. — Что ж, если благой бог пожелает, такое больше не повторится. — Он объяснил свой план окружения армии кавалерийскими пикетами.

Выслушав его, Ноэтий одобрительно кивнул.

— Твои люди захватили кого-нибудь из мятежников?

— Да, одного — уже после того, как я выслал к вам Барисбакурия, — ответил Ноэтий. — Так что, будем давить фанасиотский сыр, пока из него не потечет сыворотка?

Находившиеся неподалеку два младших офицера из отряда Ноэтия мрачно усмехнулись, услышав жестокое предложение своего командира, облаченное в шутовской наряд.

— Пока не надо, — решил Крисп. — Сперва посмотрим, что из него сумеет вытянуть магия. Приведите пленника сюда, хочу на него взглянуть.

Ноэтий отдал приказ, и вскоре несколько солдат привели к Автократору юношу в домотканой крестьянской тунике. Пленник, должно быть, упал с лошади — на локтях и выше одного колена одежда была порвана, и в этих трех местах и еще в нескольких кожа была ободрана до крови. Из глубокой царапины на лбу сочилась сукровица, стекая на глаз.

Но дерзости пленник не утратил. Когда один из охранников прорычал: «Пади ниц перед его величеством, недоносок», юноша опустил голову, но лишь для того, чтобы сплюнуть себе под ноги, словно отвергая Скотоса. Рассвирепевшие солдаты силой заставили его простереться перед Криспом.

— Поднимите его, — велел Крисп, подумав о том, что кавалеристы наверняка избили бы пленника, если бы рядом не было императора. Когда униженный юноша в разодранной одежде — на вид он был ровесником Эврипа, а то и Катаколона — вновь взглянул на Криспа, то спросил:

— Что я сделал тебе такого, что ты относишься ко мне, как к темному богу?

Пленник шевельнул челюстью, вероятно, собираясь сплюнуть еще раз.

— Ты ведь не хочешь это сделать, парень, — предупредил один из солдат.

Юноша все равно плюнул. Крисп позволил охранникам немного поучить его уму-разуму, но вскоре поднял руку:

— Довольно. Я хочу, чтобы он ответил мне откровенно. Что я сделал, чтобы заслужить такую ненависть? Почти всю его жизнь страна ни с кем не воевала, а налоги низки, как никогда. Что он имеет против меня? Почему ты так невзлюбил меня, парень? Можешь сказать все, что думаешь; на тебя уже упала тень палача.

— Думаешь, я боюсь смерти? — спросил пленник. — Да я смеюсь над ней, клянусь благим богом — она вырвет меня из мира, этой ловушки Скотоса, и пошлет к вечному свету Фоса. Делай со мной, что хочешь, я переживу этот миг мучений, а потом стряхну с себя дерьмо, которое мы называем телом, словно бабочка, вылезающая из куколки.

Глаза парня сверкали, правда, он все время моргал тем глазом, что находился под ссадиной на лбу. Последний раз такие горящие фанатизмом глаза Крисп видел у священника Пирра, бывшего сперва его благодетелем, затем вселенским патриархом, а под конец столь ревностным и несгибаемым защитником ортодоксальной веры, что его пришлось сместить.

— Ладно, молодой человек… — Крисп внезапно понял, что разговаривает с парнем, как одним из своих сыновей, ляпнувшим какую-нибудь глупость. — …ты презираешь мир. Но почему ты презираешь мое место в нем?

— Потому что ты богат и валяешься в своем золоте, как боров в грязи, — ответил молодой фанасиот. — Потому что предпочел материальное духовному и тем самым отдал свою душу Скотосу.

— Эй, ты, разговаривай с его величеством почтительно или пожалеешь! — рявкнул один из кавалеристов. В ответ пленник снова плюнул. Солдат ударил его по лицу тыльной стороной ладони. Из уголка рта юноши потекла кровь.

— Довольно, — велел Крисп. — Он лишь один из многих, кто думает так же. Он объелся ложными проповедями, и теперь его от них тошнит.

— Лжец! — крикнул юный еретик, безразличный к собственной судьбе. — Это ты один из тех, чей разум отравлен ложным учением. Отрекись же от мира и вещей мирских ради жизни истинной и вечной, что ждет нас после смерти! — Руки он воздеть не мог, но поднял к небу глаза. — Будь благословен Фос, владыка благой и премудрый…

Услышав, как еретик обращается к благому богу теми же словами, какие он произносил всю жизнь, Крисп на мгновение даже усомнился в собственной правоте.

Пирр, возможно, смог бы почти согласиться с молодым фанасиотом, но даже истый аскет Пирр не стал бы проповедовать идею уничтожения всего материального в этом мире ради жизни посмертной. Как станут люди жить и растить потомство, если уничтожат свои фермы и мастерские и бросят на произвол судьбы родителей и детей?

— Если бы вы, фанасиоты, добились своего, неужели вы позволили бы человечеству вымереть в течение одного поколения ради того, чтобы в мире не осталось грешников?

— Да, именно так, — ответил юноша. — Мы знаем, что этого будет непросто добиться — ведь большинство людей слишком трусливо и слишком привязано к материализму…

— Под которым ты подразумеваешь полный желудок и крышу над головой, — прервал его Крисп.

— Все, что привязывает человека к миру есть зло и порождение Скотоса, — упорствовал пленник. — Самые чистые среди нас перестают есть и умирают от голода, лишь бы как можно быстрее воссоединиться с Фосом.

Крисп поверил ему. Многие видессиане, как еретики, так и ортодоксы, отличались подобным фанатический аскетизм. Однако фанасиоты, кажется, сумели отыскать способ обращения это религиозной энергии в свою пользу — наверное, даже эффективнее, чем это удавалось делать столичным священникам.

— Я собираюсь прожить в этом мире так долго и настолько хорошо, как сумею, — сказал Автократор. Фанасиот презрительно рассмеялся, но Криспу его отношение было безразлично. Познав в молодости нищету и голод, он не видел смысла в добровольном возвращении к ним.

Он повернулся к охранявшим пленника солдатам:

— Усадите его на лошадь и привяжите. Не дайте ему сбежать или причинить себе вред. Когда мы вечером разобьем лагерь, я прикажу Заиду допросить его. И если магия не сможет вытянуть из него нужные мне сведения…