Желание - Ричард Флэнаган

– Просто во все это надо поверить, – сказал тогда Монтегю, указывая худой рукой на простиравшуюся перед ними столицу Земли Ван-Димена с ее домами-развалюхами, над которыми нависала огромная стена густых лесов и гор без названий, со всеми их мелкими речушками, даже не обозначенными на картах.

Но поверить во что? В эту непонятную доисторическую землю с ее флорой, окрашенной в буйные, вульгарные цвета? С ее зловещими бесконечными лесами и причудливыми животными, затерявшимися тут со времен Адама?

А может, Монтегю имел в виду живущих тут людей – всех этих варваров, прислуживающих ему за столом, ведущих хозяйство, работающих у него клерками и приставами, поварами и цирюльниками? Ведь они были те же каторжане – о, какая гротескная пародия, убогая пантомима, какой плевок в лицо всему аристократическому! Это просто смешно – с их помощью пытаться воссоздать тут английский образ жизни. Но он-то видел, кем оставались они на самом деле – все такими же дикарями. Говорят, там, в своих трущобах, они вели прежний образ жизни: наряжались в шкуры кенгуру, чтили законы племени, ютились в хижинах из древесной коры, охотились на местных животных и готовили из них пищу. Нет уж, довольно с него веры в этих людей, горько подумал сэр Джон. Он слишком им верил, и вот теперь расплачивается за это.

Леди Джейн направилась было к двери, но вдруг замерла, словно вспомнив что-то важное.

– И все эта чернокожая девчонка, – сказала она, повернувшись к мужу.

Такой поворот разговора не сулил ничего хорошего. Когда леди Джейн была расположена к маленькой аборигенке, то звала ее Матинной, а когда сердилась – чернокожей девчонкой. А сердилась леди Джейн все чаще и чаще.

– Как я погляжу, и вы махнули на нее рукой.

Сэр Джон задумчиво промолчал.

– В прошлом году на «Эребусе». Словно в ее организм проникли какие-то странные испарения, – размышляла вслух леди Джейн. – И они очень дурно повлияли на нее.

Сэр Джон весь внутренне напрягся.

– Будто она подхватила эту истерию как болезнь, вы не находите?

Мужчина не знал, что сказать на это.

– Вместо того чтобы быстро пойти на поправку, как это бывает с белыми детьми, ей становилось все хуже и хуже.

С того дня прошли недели, а потом месяцы, и сэр Джон заметил, что девочка избегает общества Франклинов, и если они случайно сталкивались, Матинна уже боялась всего, стараясь быть покладистой. Она перестала быть ребенком в их доме, превратившись в домашнюю зверушку.

– И потом, она все время молчит, – заметила леди Джейн.

Он знал, что это правда. Матинна давно никому не навязывалась, не хватала за ноги, не подкрадывалась сзади, чтобы дернуть леди Джейн за платье. Он знал, что все попытки упорядочить ее жизнь и чему-то еще научить натыкались на угрюмый отказ. И еще он знал, что она панически боится его.

– Да она дикая, – продолжила леди Джейн. – Кидается на прислугу, как какое-то животное. Лупит их, кричит, царапается. Она даже укусила одну из наших служанок – миссис Уик. Ей говорят – приведи себя в порядок, а она живет как распустёха и все больше замыкается в себе. Будто какая-то зараза проникла ей в душу.

И тут они оба подумали об одном и том же: нынешнее поведение Матинны и было публичным свидетельством их самой большой неудачи на Земле Ван-Димена. Ибо чернокожий ребенок никогда не вырастет белым человеком.

– Сплошное разочарование, – сказала леди Джейн.

– Просто ума не приложу, – вздохнул сэр Джон.

– Хотела бы я знать, как она будет жить с нами в Лондоне? – С этими словами она повернулась и вышла из комнаты.

Сэр Джон снова приблизился к окну. Воздух был подернут серой дымкой, шел дождь. Какой-то бродяга, скинув пальто, поднял его над головой тщедушного старика, и оба поспешили вдаль по улице. Как же завидовал сэр Джон этому доброму бродяге и его нищей жизни. В огромном мире, где было столько любви, да и многого другого, он, сэр Джон, чувствовал себя совершенно покинутым.

Слуга принес кофе.

– Потом.

Он тяготился всей этой историей своего губернаторства на Земле Ван-Димена, где обладал такими высокими полномочиями – совершенно, как он считал, незаслуженными. Учитывая к тому же, что в нем уже не было прежнего рвения. Все это было невыносимо и абсурдно, наконец, и даже непонятно – как были ему незнакомы многие из человеческих проявлений. В распоряжении сэра Джона был целый полк в составе шестисот солдат. Половина из них были пьяницы, и многим просто не нравилась их работа. И все эти в общем-то ненадежные вояки держали под пятой десятки тысяч каторжан. Да что там говорить – эти каторжане и сами были готовы оказаться втоптанными в грязь. Нелепо и невообразимо! Впрочем, как и все прочее в этом мире. Но бессловесная покорность всех этих людей была отражением его собственной натуры – ведь большую часть своей жизни сэр Джон прожил под диктовку чужих желаний и амбиций.

Вошел адъютант, чтобы напомнить о…

– Потом.

Сэр Джон сидел, не зажигая свечей, в полутемном кабинете, на кушетке с продавленным сиденьем, проклиная и всех вандименцев, а еще свою жену, Монтегю и Матинну. Да, и больше всех – Матинну. Он презирал их всех, ненавидел их и хотел убраться от них куда подальше. Унестись бы сейчас туда, где снег и холод, в теплую мужскую компанию, и забыть обо всем. Он сидел так долго, совершенно один, в полной тишине. И по мере того как угасал свет за окном и наступала ночь, мало-помалу к нему начало приходить осознание, кто был в ответе за все, что случилось с ним.

– Дикарка, – процедил он сквозь зубы.

«У кого из нас нет врагов?» – подумал он. Враги всегда есть, это уж точно. Нужно, нужно было подарить им и контракты, и землю, и многое другое в придачу. Тут он совершил ошибку. Но в любом случае у противников был против него совсем другой козырь.

И это было Матинна. Да, именно она столкнула его в пропасть. Да как же он сразу не догадался? Видно, сам дьявол поджидал, чтобы улучить момент и уничтожить его. Он искушал его через Матинну, когда сэр Джон попал под ее чары, а потом она бросила на него тень позора. Да, именно Матинна посеяла столько слухов своими выходками, именно она подыграла врагу, в результате чего разразился этот скандал. И вот чем все это закончилось. Удар, конечно, нанес Монтегю, но именно Матинна своим колдовством направляла руку врага.

Странным было то, что сэр Джон не ужаснулся чудовищности этих мыслей, а продолжал тихо сидеть на своей продавленной кушетке. Между тем буря утихла, дождь то накрапывал, то прекращался совсем. С реки доносилось эхом, как фыркали киты, выбрасывая фонтаны воды, как кричали матросы китобойного судна, а это значило, что гарпунщики приготовились к забою.

Пятью годами позднее сэр Джон будет вспоминать этот вечер, эти минуты – как наполненные счастливым покоем. Он будет лежать в каюте капитана Крозье на скованном холодом «Эребусе», с ужасом прислушиваясь, как трещит деревянная обшивка под страшным напором ледяных глыб. Корабль будет болтать из стороны в сторону, и сэр Джон будет зажат в своей перекошенной лежанке, не в силах пошевелиться, слушая, как стонут об одном и том же и дерево, и лед, и ветер – о фатальной неизбежности. Густой влажный туман, пропитанный черным смрадом гангрены, будет распространяться из его кабины по всему судну.