Отражение Беатриче - Ирина Муравьева

– Ogni medaglia ha il suo rovescio[5], – сказал наконец доктор Черутти.

Анна вошла в комнату и остановилась на пороге:

– Можно?

– Входи, Анна, – по-русски сказал Позолини.

Доктор Черутти произнес несколько длинных итальянских фраз.

– Микель, переведи мне, – попросила она.

– Может быть, это и совсем ничего, ты просто находишься в сильном волнении. – Позолини говорил так старательно, как будто читал по бумажке. – А может быть, у тебя действительно есть болезнь сердца, и нужно лечить ее, или...

– Что или? – улыбаясь доктору Черутти для того, чтобы показать, что она ничуть не обеспокоена, спросила Анна.

– Или, если лекарство не поможет, то сделать одну операцию.

– Все? – прошептала она.

– Еще он сказал, что в России таких операций не делают.

Она побледнела.

– Но это ведь все только предположение?

– Сейчас он тебе даст лекарство.

– Он даст мне лекарство?

– И через неделю посмотрит опять...

– Меня ни за что не пропустят сюда.

Позолини с удивлением взглянул на нее, словно то, что она сказала, никогда не приходило ему в голову.

– Ну, значит...

И он замолчал.

Доктор Черутти слушал их разговор так внимательно, как будто он понимал его. Теперь он поднялся.

– Arrivederci, seniorа, – ласково сказал доктор Черутти.

Как только дверь за этим коротеньким и мягким человеком закрылась, Микель Позолини притянул Анну к себе, посадил ее на колени и уткнулся лицом в ее плечо.

– Сюда не войдут? – испугалась она.

– А, к черту!

– Ты что-то хотел мне сказать?

– Да, хотел.

Позолини оторвался от ее плеча и поднял глаза. Она ответила ему испуганным и влюбленным взглядом.

– Мы станем жениться, – сказал Позолини. – Согласна?

Анна вдруг покрыла его лицо быстрыми и сильными поцелуями.

– Микель!

– Это то, что мы сделаем, – громко, словно желая, чтобы его услышали, сказал Позолини.

Они вышли из посольства, где благодаря празднику было тихо и пусто, спокойно прошли мимо милиционеров, которые взяли под козырек, как будто досадное недоразуменье давно позабыли. Перед подъездом ее дома в Ащеуловом переулке Позолини тихо привлек ее к себе и тихо поцеловал в лоб и в брови.

– Тебе нужно выпить лекарство. Ты помнишь?

– Я помню. Мы встретимся завтра, Микель?

– Но ты же хотела поехать на дачу.

– Нет, я не поеду.

– Послезавтра посол возвращается из Рима. И я буду с ним говорить. Он должен советовать. – Позолини щелкнул пальцами, стараясь правильно подобрать слова. – Я тоже не смею его подводить. И нужно продумать, как с этим все сделать...

– Жениться? – шепнула она.

– Да. В Риме мы будем венчаться. Я завтра приду, но не в сквер, а... – Он замялся.

– Не в сквер? Почему?

– Там за нами следят. Ты видела серую шляпу?

– Я? Серую шляпу? Да, видела!

– Нам нужно жениться и сразу уехать.

– А как же... О Господи! Что ты! А как же мои? Мама с папой?

Позолини развел руками:

– У нас есть причины для этого...

– Для этого? Чтобы их бросить?

– Иначе нельзя.

– Я их никогда не оставлю.

Он сморщился, словно от боли.

– Но, Анна, пойми...

– Ты слышишь? Я их никогда не оставлю! – повторила она с внезапной злобой и оттолкнула его от себя. – Без них ничего мне не нужно! Не смей говорить мне об этом! Уйди от меня!

Ярость исказила ее лицо, слезы высохли. Она отступила к самой двери и прижалась к ней спиной, как будто защищала от него целый дом. Губы ее кривились от отвращения, и ему показалось, что, если он сейчас дотронется до нее или попытается обнять, она позовет на помощь.

Во сне Анна увидела, что ослепла. Сначала ее повели к врачу, и врач, руки которого на ощупь напомнили ей руки Черутти, пробовал то одни, то другие очки и чем-то кислым промывал ей глаза. В темноте слышались голоса. Слов было не различить. Проснувшись, она вскочила и нащупала на стене выключатель. Комната осветилась. Дождь барабанил в стекло. Прямо перед ее глазами было пустое кресло, то самое, на котором сидел ее муж, когда они вернулись после кремлевского праздника и он пил коньяк из стакана.

Мысли разбегались, но нужно было поймать каждую, даже самую маленькую, которая пыталась ускользнуть от нее, потому что каждая, даже самая маленькая, имела значение.

Она изменила своему мужу, потому что не любила его. Но это неправда. Она вдруг ясно увидела, как они с мужем поднимаются в горку, ведущую к даче, – солнце слепит в лицо, – и муж что-то шепчет ей на ухо. Что он шепнул? Казалось, что, если она сейчас напряжет свою память и вспомнит, что именно он прошептал ей тогда, все сразу изменится и прояснится. Но солнце исчезло, и она почувствовала, что это все та же дорога – от ветра щебечут хрустальные ветви, везде лежит снег, – и рядом идет Позолини.

Она снова легла и закуталась в одеяло. Ей вдруг стало холодно. Нужно было встать и закрыть форточку. Потом она вспомнила, что не выпила лекарство, которое дал ей доктор Черутти, встала, закрыла форточку, достала из сумки лекарство и проглотила розовую красивую таблетку, запив ей глотком воды из графина. И снова легла, но тут же вскочила опять: Микель перевел ей не все! Доктор Черутти сказал ему что-то еще, а это и было тогда самым главным. Какое-то слово, от которого Микель сильно покраснел. Какое? Она обхватила голову руками, и вдруг это слово всплыло, как всплывает огромная рыба из синего моря. Микель подарил ей словарь. Опять она вскочила и начала лихорадочно перебирать ноты на полке: словарь этот должен быть там.

– Gravidanza, – прочитала она. – Беременность.

Тою же ночью в квартире второго секретаря итальянского посольства Микеля Позолини раздался звонок.

– Mi chiamano di nuovo a Mosca[6], – сказал в трубку голос посла. – Questo ti interessa[7].

– Меня?

– Mikel, sai cosa sto parlando[8].