Грот в Ущелье Женщин - Геннадий Ананьев

Вон оно что. Оттого-то и унеслись так стремительно пастухи в тундру. Не до гостей им. У них свои заботы, самые неожиданные, самые важные. Так же, как для заставы сейчас – поиск шаров. И, видимо, все верно, так и нужно, чтобы каждый делал свое дело, считая его самым главным. И все же не потому, конечно, бригадир вроде бы недоволен мои приездом. Иное что-то. А что?

Игорь Игоревич положил на горячие угли несколько сухих полешек, они, подымив, вспыхнули, чайник, придвинутый к огню, благодушно зашумел, и только лишь тогда Иван Иванович принялся выкладывать из кастрюли в алюминиевую чашку большие куски мяса. Оно было еще горячим. Видимо, пастухи ждали своего бригадира, чтобы пообедать вместе, а он прискакал с такой тревожной вестью, что оказалось им не до еды. Теперь он угощал нас, всем видом выказывая, что ему нет времени рассиживаться за трапезой – сам он торопливо глотал, почти не пережевывая, мясо; не успели мы еще расправиться со своими кусками, он налил нам чаю, и только сделали мы по последнему глотку, как сразу спросил:

– Какая нужда привела, сказывайте? Мне к людям бежать пора.

– В тундру, Иван Иванович, шары пролетели, – начал было я объяснять, но он не стал слушать.

– Ладно, – кивнул он, нахмурившись, и поднялся. Высокий. Поджарый, с таким же, как и у председателя становищного Совета, задубленным, в глубоких морщинах лицом. Он передвинул на бок сбившиеся к животу подсумок и нож, широкий, с добрую ладонь, одернул малицу и еще раз кивнул. – Ладно.

Я начал было объяснять, в каком примерно месте шары могли упасть, что я намерен искать их вместе с пастухами и ради этого готов подождать, пока прогонят они диких оленей, но Иван Иванович, махнув рукой, пустое, мол, все это, взял карабин и направился к двери. Остановившись у порога, сказал на прощанье:

– Второй бригаде о дикарях скажите, – и что-то, уже на саамском языке, мне вовсе не понятном, объяснил Шушунову. Причину соей нелюбезности, возможно.

Получалось так, что он просто-напросто выставил нас за порог. Пусть сейчас ему не до наших забот – ему важно сберечь стадо. Пусть. Но я все же не мог согласиться с тем, что мое сообщение бригадира вовсе не затронуло и что я здесь вовсе лишний. Во-первых, важенок можно догнать по следу и вернуть. Куда они дальше тундры убегут? А шар – не стадо, следов не оставляет. Не найдешь его, если не знаешь, хотя бы примерно, где он упал. А найти нужно. Это же «посылка» врага! И не только пограничников, в равной степени и пастухов, всех наших людей. Но, видимо, пастухи недопонимают этого. И тут уж – просчет наш. Мой просчет, как замполита. Объяснять чаще и доходчивей все это нужно местным жителям, чтобы никогда не забывали, что враг есть враг.

А я чем бригадиру не по нраву пришелся? Имени и отчества не знал? Плохо, конечно, но не смертельно же?

Все эти вопросы довольно сильно меня волновали, но выяснять хоть что-либо у Игоря Игоревича я не решался. Тем более что и он вдруг стал совсем не тем, каким был. Отчужденный какой-то. Сразу после того, как перекинулись они с бригадиром несколькими саамскими фразами. Я терпеливо ждал, когда Игорь Игоревич все прояснит сам. И дождался.

Началось с диалога. Мы уже порядком отъехали от негостеприимного погоста, олени заметно сбавили бег, и Игорь Игоревич повернул нарты к темнеющей справа сопке. Ветер сдувает с таких сопок снег, и оленям доступен облепивший камень ягель. Оттого-то и угоняют на зиму оленей далеко в тундру, где голых сопок побольше, чем у моря.

У кромки снега Шушунов остановил упряжку и пустил оленей пастись.

– Не убегут без привязи?

– Мои-то? Они и я, все равно, что родичи.

Сняв совик, он бросил его на снег и блаженно растянулся на нем. Я последовал его примеру. Мягко. Приятно. Так и заснул бы, вытянув затекшие ноги и полной грудью вдыхая снежный морозный воздух, перемешанный с запахом добротно выделанной кожи, и несколько минут я тоже блаженствовал, забыв вовсе, ради чего мы оказались здесь. Но вскоре мысли, теперь уже о предстоящем разговоре с пастухами второй бригады, вернули меня в мир земной. Неужели и там так же безразлично отнесутся к просьбе заставы о помощи. Но так же нельзя! Почти все они – члены добровольческой народной дружины. Пусть тогда вмешается Игорь Игоревич, как руководитель этой дружины.

– Что-то, Игорь Игоревич, бригадир не очень вдохновился. Считает, наверное: поиск шара – лишняя забота?

– Он шарик видел.

– Как – видел?! Что ж он тогда промолчал? И отчего не привез его, оставив в тундре?

– Некогда. Он, шарик, куда убежит? Ног нету. Вот дикаря отгонят, шарик отвезут на заставу.

– Отчего же он от моей помощи отказался? Как у нас в России говорят, указал на дверь. Все это странно мне.

– Как тебе ответить? Честный он человек. Заслуженный. Два ордена «Славы» имеет.

– На войне ордена получил?

– Зачем на войне? Она стороной прошла. Он олешку возил. Тобурки возил. Пимы возил. Когда упряжкам отдыхать нужно было, кушать оленям нужно было – вот тогда он немцев стрелял. Видел карабин его? Он сто фашистов в землю положил.

– И ты, Игорь Игоревич, воевал?

– У меня два ордена. Один, когда олешку возил, один, когда рыбу возил. С дедом Савелием.

Замолчал. И я уткнул нос в мягкую шерсть совика. Что мне было говорить? Пока концы с концами не сходятся.

– Время-то лихое было. Ой, как лихое! – вздохнув, мечтательно произнес Шушунов.

Я понял, что сейчас он начнет вспоминать.

.

Рассказ Игоря Игоревича

– Война мимо нас прошла. Только первый день на Маячном постреляли. Давно было, да помню. Совсем еще рано было, а становище всполошилось. Сельсовета председатель, тогда не я был, другой, два пограничника с ним в окна тарабанят и кричат: «В клуб. Политрук кличет!» Беда, понял, какая-то пришла. Отчего бы попусту колготить стали? Политрук такой, как ты, может, моложе еще нам все о фашистах, бывало, говорил. Звери они, дескать, и есть звери. Всегда вечерами собирал. Потом кино крутили. Утром-то, думаю, чего про фашистов говорить да кино крутить? Не будет кина. Беда, видать, пришла.

И правда. Когда все собрались, политрук говорит: война пришла. Фашист напал. Ну, мы, которые помоложе, требуем: пиши в красноармейцы. А он в ответ: верно мужики мыслите. Очень верно. Только, говорит, пока такая команда есть – маяк оборонять. Смены, говорит, будем делать там. И становище охранять будем. Берег будем охранять. До войны, говорит, вы добровольно помогали пограничникам, а теперь – от работы освобождения нет, и службу нести обязательно. Там, куда начальник заставы пошлет. Хочешь или нет, но выполняй.

– Эти слова зря сказал. Немножко обидел. Что, у нас головы нет? Понятия нет? Сколько лет улетело? – Игорь Игоревич помолчал, пересчитывая, наверное, года, потом вздохнул. – Много. Другие слова какие – позабылись, а обидные – нет. Хороший был политрук. Как наш – помор. Уважали его люди, только не стерпели тогда. Галдим: сказывай, что делать! Чего пустое молоть! Сам же, галдим, говорил, что фашист – зверь кровожадный и хитрый, а кто, галдим, в становище своем зверю позволит гулять? Мы галдим, а ему, видать, в удовольствие. Не так хмурый стал. Руку поднял. Уймитесь, просит.