Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты» (1922-1929) - Михаил Алексеев

С 1 марта по 1 сентября 1926 г. в поездке по Маньчжурии находился выдающийся русский, советский востоковед Д. М. Позднеев136, автор трехтомного труда «Материалы по истории Северной Японии и ее отношений к материку Азии и России». С 1923 г. Позднеев преподавал в Военной академии РККА; видимо, это и способствовало тому, что он был направлен в командировку по линии Разведупра якобы с целью сбора материалов для издания книги по Маньчжурии.

14 июля 1926 г. он направил доклад помощнику начальника Разведывательного управления Штаба РККА А. М. Никонову, в котором были сделаны в том числе следующие очень важные и серьезные выводы: «Япония, несомненно, готовится к войне и готовит свой маньчжурский тыл к этому событию»; «Война эта, вероятнее всего, будет с СССР»; «Как показывают сроки программ военной подготовки Японии, она задается целью окончить последнюю к 1930 г., после чего можно ожидать начала военных действий».

Д. М. Позднеев обращал внимание руководства разведки на развернутую японцами в Маньчжурии работу по изучению СССР, что еще раз подтверждало его выводы об агрессивных планах Японии. В частности, в составе правления ЮжноМаньчжурской железной дороги имелся исследовательский отдел с русским отделением, в который привлекались все японцы, знавшие более или менее русский язык. От служащих и переводчиков русского отделения Позднееву удалось выяснить, что «…задумана огромная спешная работа по изучению экономического положения СССР в 180 томах, спланированная профессорами-экономистами в Токио».

Пребывание Позднеева в Харбине позволило ему констатировать следующее: «Подкупы и взяточничество царствуют повсюду: в полиции, в суде, в школах и в администрации». В этом отношении новый республиканский режим ничего нового Маньчжурии не дал.

Второе впечатление востоковеда сводилось к тому, что следовало «…забыть о прежнем Китае и китайцах, которые были простаками, наивными полудикарями, с которыми можно было делать дела попросту». Китайцы, с которыми столкнулся Позднеев, переродились, усвоили от японцев систему сыска, слежки, подозрительности и довели ее до такой же степени совершенства, что и их учителя. И это нужно было разъяснять всем едущим на работу в Китай. Если раньше, отмечал Позднеев, можно было разговаривать с китайцами обо всем, оставлять в номере гостиницы бумаги, письма в полной уверенности, что в них никто не заглянет, то теперь это кануло в прошлое. За каждым европейцем велась такая же слежка, как и в Японии.

Позиции Японии в Маньчжурии очень сильны, подчеркивал ученый-востоковед. «Она захватила в свои руки всю администрацию, все важнейшие учреждения и общественные, и частные. Мукден, конечно, весь в руках японцев: об этом речь будет после его осмотра, но и Чжан Цзолинь, и начальник штаба Ян Юйтин, мозг Чжан Цзолиня, люди японского образования. Главным финансовым деятелем Мукдена является Юй Чуньхань, богач, работающих во всех японских предприятиях. Это отражается и на Севере. Чжан Хуансян также японского образования. Новый гиринский губернатор тоже… Словом, куда бы мы ни посмотрели, мы повсюду видим японцев, японцев и японцев, и всюду их рука, и их работа».

Отметил Позднеев и «чрезвычайную ненависть и презрение китайцев к японцам». «Озлобление на японцев за их захватничество, и презрение к китайцам среди последних чрезвычайное, и многие утверждают, что если бы Китай был в силе, то он, прежде всего, расправился бы с японцами, а потом принялся бы и за иностранцев-европейцев». Японцы же, слишком уверенные в своей силе, относились к этому пренебрежительно и, по-видимому, вовсе не учитывали подобных китайских настроений.

Передал Позднеев и подробности одного разговора, который, по его мнению, был случайным, но, несомненно, заслуживавшим внимания для учета настроения японцев. Поведал же Позднееву о разговоре с «правоверным патриотом-японцем», находившимся в сильном опьянении, его знакомый, который служил у японцев на лесопромышленной фирме:

– Ты не думай, Япония еще удивит весь мир! Знаешь ли ты, что такое ронин?

– Знаю, так назывались самураи, которые во избежание ответственности клана при круговой поруке выходили официально из клана для выполнения акта личной мести или других целей.

– Ну, да, так было в старину, а теперь называемся ронинами мы, которых вульгарно называют «гороцуки» – хулиганы. А знаешь ли, что мы делаем? Мы навербовали уже 20 000 хунхузов и их вооружили, и если мы станем воевать, то у нас есть готовая армия из китайцев. Такие же ронины работают и в Канаде, и в Австралии, и в Америке, и в Индии. И вот, если загорится где война, то мы покажем всему миру, что мы такое! Мы навербовали во всех странах недовольных, хулиганов, разбойников и преступников, и если будет нужно, то перекинем через Канаду в Соединенные Штаты своих 20 000 китайских хунхузов, и они покажут проклятым янки, как они умеют жечь, истреблять все и всех без исключения. А смерти мы не боимся.

Ученый не мог однозначно сказать, что в этом разговоре было правдой, а что – ложью и хвастовством. Однако со всех сторон до него доходили слухи о связях японцев с хунхузами в Маньчжурии.

Но все началось значительно раньше. Еще в 1920 г. Ан Ненхак, известный левацкими взглядами в китайской революционной среде, представил II конгрессу Коминтерна доклад, в котором хунхузы, эмигранты и батраки рассматривались как три наиболее «активно революционные силы» Китая. Он утверждал, что их «…организация, возникшая в Китае уже 1000 лет назад, оклеветанная и представленная капиталистами просто как разбойничья, представляет на самом деле политическую партию, тождественную по своей программе партии русских коммунистов». К хунхузской теме вернулись летом 1921 г., когда в Москву на III конгресс Коминтерна прибыла делегации только что созданной Коммунистической партии Китая. «Конечно, приятнее иметь отряды, нами организованные, – говорил китайский коммунист Чжан Тайлэй, – но, не имея возможности сделать это сейчас, нам приходится обратить внимание на хунхузские шайки – пусть еще сырой, но боевой революционный материал». И, наконец, в августе того же года из Шанхая прибыл некто Киселев, который привез с собой обращение группы хунхузов к советскому правительству. Они предлагали большевикам сотрудничество, с тем чтобы совместными усилиями занять Маньчжурию и создать там базу социальной революции на Востоке. Киселев утверждал, что предложение это заслуживает внимания.

Чичерин решил запросить дополнительную информацию и распорядился обратиться к специалистам – уже упоминаемым М. Г. Попову и А. А. Иванову. Бывший полковник Попов имел отношение к этому «боевому революционному материалу» еще в 1904 г., когда был откомандирован в экспедицию против хунхузов. Мнение Попова о возможностях сотрудничества с подобным контингентом было резко отрицательным. Подобное отношение к «бессознательным коммунистам», видимо, разделил и пекинский профессор Иванов. И на хунхузах был поставлен крест.

В 1926 г. в Китай вновь готовились отправить «Рустам-Бека» – Тагеева, под псевдонимом «Туманов». Его предполагалось использовать так же, как и Позднеева. Лонгве он был охарактеризован как «наш старый сотрудник, работавший долгое время на Дальнем Востоке», по профессии – литератор, человек толковый и предприимчивый.