Доверие - Пенелопа Дуглас

Несколько ударов, и я слышу его тяжелые шаги по полу.

Парень распахивает дверь, опирается руками на дверную раму, одной – сверху, второй – сбоку. Похоже, у него похмелье.

Я не собираюсь извиняться, но и от Ноя извинений не жду.

– Могу я взять взаймы рубашку с длинным рукавом? – спрашиваю я.

Он кивает, затем разворачивается, прикрыв глаза и зевнув.

– Да, валяй.

Я вхожу в комнату, направляюсь к его шкафу, дверца которого не закрыта, и сразу же мне в поле зрения попадает фланелевая рубашка.

– Черт, слишком рано, – ворчит парень. – Отец хочет, чтобы я тоже встал?

– Он ничего не сказал.

– Клево, – бормочет Ной, рухнув обратно на кровать лицом вперед.

Он до сих пор во вчерашних джинсах. Оглядев его комнату, я обнаруживаю ворох ношеной одежды, обувь и прочий хлам, разбросанный повсюду. Неряшливо, но в целом не грязно.

Взяв рубашку, повязываю ее вокруг талии, выхожу и закрываю за собой дверь. Поворачиваюсь к лестнице, как вдруг слышу что-то у себя за спиной. Когда оглядываюсь, вижу Калеба, спускающегося с третьего этажа.

Он направляется к ванной. Несмотря на то что я стою менее чем в двух метрах от него, парень притворяется, будто не замечает меня, заходит внутрь и громко хлопает дверью.

Задерживаюсь на мгновение. В темном коридоре я толком не рассмотрела ссадины на его лице, но определенно увидела рану на губе.

Я не виновата в том, что Калеб ввязался в драку. И все же…

Подойдя к ванной, поднимаю руку, собираясь постучать, однако останавливаюсь и прижимаюсь ухом к двери. Ничего не услышав, гадаю, уйти или нет.

У меня есть мазь… для его ран… если он захочет.

Я…

Ох, да какая разница. Сжимаю пальцы в кулак, наконец-то опускаю руку и иду вниз. На улице, заметив Джейка на террасе, присоединяюсь к нему. Он вручает мне чашку кофе, после чего устремляет взгляд в лес, на туман, окутывающий стволы деревьев.

– Люблю рано вставать, – говорит Джейк. – Только в это время в доме и окрестностях царит тишина, а у меня достаточно энергии, чтобы этим насладиться.

Смотрю на него. Я тоже. Сделав глоток, выдавливаю из себя слова, вопреки инстинкту, диктующему помалкивать. Хочу попытаться.

– Мне нравится, что вы все работаете дома. – Боковым зрением вижу, как он переводит взгляд на меня. – Тут всегда есть люди.

Немного неотесанные, грубые, властные люди, но я сама далеко не идеальна.

Мужчина посылает мне полуулыбку. Отпиваю еще кофе и ставлю кружку на перила.

– Идем, – зовет Джейк, тоже поставив свою кружку.

Обогнув меня, он спускается по ступенькам и движется к амбару, по пути подхватив с рабочего стола ремень для инструментов.

Мы минуем конюшню и шагаем к загону, где Бернадетт и Шони уже пасутся на свежем воздухе.

Уставившись Джейку в затылок, следую за ним, пока он застегивает рабочий ремень.

Вопросы. Мой дядя упомянул, что я ни разу не задавала им вопросы.

Не то чтобы меня ничего не интересовало, только с вопросов начинаются разговоры.

– Придержи это, – просит он, подняв фрагмент ограды загона.

Нагнувшись, выравниваю доску, в то время как Джейк, нырнув в просвет, перебирается на противоположную сторону, достает молоток с гвоздем и прибивает ее.

– Почему Калеб не разговаривает? – спрашиваю я.

Джейк не смотрит на меня, принявшись забивать второй гвоздь.

– Не уверен, что должен обсуждать это без согласия Калеба.

– Это имеет какое-то отношения к их матери?

Он резко поднимает глаза.

– Что ты знаешь об их матери?

Я пожимаю плечами.

– Ничего. Однако мальчики откуда-то появились и явно не от двадцатипятилеток, покидающих твою спальню каждое утро.

Хохотнув, мужчина стучит по гвоздю.

– Не каждое утро, спасибо.

А ей все-таки двадцать пять. Или меньше, потому что насчет возраста он меня не поправил.

Повисает молчание. Его лицо приобретает задумчивое выражение. Наметив положение следующего гвоздя, Джейк заявляет:

– Их мать в тюрьме. От десяти до пятнадцати, в Кинтане.

В Кинтане.

От десяти до пятнадцати… лет?

Пристально гляжу на дядю, который избегает зрительного контакта, и уйма новых вопросов готова вырваться наружу. Что она сделала? Он был причастен?

Ной и Калеб по-прежнему с ней разговаривают?

Джейк перемещается дальше, я следую за ним, обратив внимание на еще одну отвалившуюся доску.

Когда ее осудили? Давно он воспитывает мальчиков в одиночку?

Мой взгляд смягчается. Наверное, ему тяжело пришлось. Это другого рода боль, я уверена. Если у тебя отнимают близкого человека, в отличие от ситуации, когда близкий человек бросает тебя по собственному желанию.

– Ты ее любил?

После этих слов я смущенно потупляю взгляд. Естественно, он ее любил.

– Я утопил в ней свои чувства, – поясняет Джейк. – Потому что не мог разлюбить другую.

Я прищуриваюсь.

Он прерывается, вытаскивает бумажник, открывает его, достает фото и протягивает мне.

Изучая выцветшие лица на старом снимке «Полароида», согнутом пополам, сразу же узнаю своего дядю и слегка улыбаюсь.

Он лежит на подстилке для пикника, без рубашки, в длинных шортах-хаки, и крепко обнимает темноглазую девушку с черными волосами.

Джейк бледный, гораздо щуплее, чем сейчас, но его улыбка нисколько не изменилась – он либо смеется над тобой про себя, либо думает о вещах, заниматься которыми приемлемо лишь за закрытыми дверями. Правда, с такой стильной стрижкой и мальчишеским лицом он скорее похож на мажора-квотербека[12] из сериала на канале CW.

– Ты? – Посмотрев на него, стараюсь скрыть свое веселье.

Нахмурившись, мужчина выхватывает фотографию из моих рук.

– В свое время я был королем бала, знаешь ли.

Был? Похоже, до сих пор им остается.

Взяв лопату, он начинает подсыпать землю в ямку, образовавшуюся вокруг заборного столба.

– У твоего дедушки был дом в долине Напа, – рассказывает Джейк, пока я помогаю удержать столб в вертикальном положении. – Мы ездили туда каждое лето, играли в гольф, напивались, развлекались с девчонками…