Агония Российской Империи. Воспоминания офицера британской разведки - Робин Брюс Локкарт

Если Сазонов и не был крупной государственной фигурой, он все же был честным человеком. Он искренне стремился к сотрудничеству с сэром Джорджем Бьюкененом и с французским послом Палеологом. Он хотел работать в контакте с Думой и был облечен доверием общественных организаций.

Его имя неизменно фигурировало в каждом списке кандидатов в «кабинеты общественного доверия», которые были любимой мечтой либералов и максимумом их требований в то время. Он был верным приверженцем монархии и одним из тех немногих людей, советы которых, если бы к ним прислушивались, могли бы сохранить корону последнему Романову. Пост министра иностранных дел достался Штюрмеру, назначение которого даже в великокняжеских салонах было встречено с недовольством и горечью. Под влиянием таких безумных шагов последняя опора царизма рушилась. Подавленное состояние патриотически настроенных кругов сменилось полным отчаянием.

Сазонов украсил историю русской дипломатии одним незабываемым анекдотом. Я не слышал, как он его рассказывал.

Несколько лет тому назад, когда я встретил его в Праге, уже после революции, он не подтверждал, но и не отрицал его достоверности. Я уверен все же, что этот рассказ правилен в существе, если и не во всех деталях. Вот его обычная версия:

«В английском посольстве был обед, на котором присутствовали Сазонов и французский посол. После обеда три столпа — Сазонов, сэр Джордж Бьюкенен и Палеолог — удалились в кабинет, чтобы за сигарой поговорить о современном положении. Разговор коснулся дипломатии. Какая нация дает самых тонких дипломатов? Палеолог, француз и поэтому льстец, усердно восхвалял русских дипломатов, сэр Джордж как шотландец и правдивый человек высказывался в пользу немцев. Каждый отстаивал свою точку зрения, а так как они не могли прийти ни к какому соглашению, то обратились к Сазонову. Русский министр улыбнулся.

— Ваши превосходительства, — сказал он, — вы оба неправы. Тут не может быть двух мнений. Пальма первенства принадлежит англичанам.

Палеолог, почувствовавший зависть к сэру Джорджу, сделал кислую гримасу. Глаза сэра Джорджа выразили наивное удивление.

Сазонов снова улыбнулся.

— Вы хотите объяснений? Извольте. Когда вы узнаете их, вы поймете, что мои доводы бесспорны. Мы русские — я благодарю г-на Палеолога за комплимент — талантливый народ. Мы превосходные лингвисты. Наши знания всесторонни. Но, к несчастью, у нас нет веры в собственные силы. Мы не умеем усидчиво работать и никогда не знаем, как поступит завтра даже самый способный наш дипломат. Он может пасть жертвой всякой бессовестной женщины и, попав к ней в руки, способен выдать шифр неприятелю.

Немцы как раз наоборот. Они прекрасные работники. Они очень усидчивы. Они составляют свои планы на много лет вперед, и, когда их надо проводить в жизнь, весь мир уже знает о них. Искусство же дипломатии состоит в том, чтобы скрывать свои намерения. В этом-то превосходство англичан. Никто не знает, что они собираются делать, — тут Сазонов погладил свою бородку и любезно улыбнулся сэру Джорджу, — потому что они сами этого не знают».

Конечно, отставка министра, который так хорошо знал союзников, была для них тяжелой утратой.

События последних месяцев, предшествовавших революции, представляют собой печальную хронику, неудачи на фронте (брусиловское наступление в Австрии только возбудило ложные надежды), уныние и подавленное настроение в официальных кругах, в тылу, министерская чехарда, бессильные протесты Думы, растущее недовольство не только в деревне, но и в городе.

В Петербурге и даже в Москве война отошла на второй план. Приближающаяся катастрофа сознавалась всеми и была у всех на устах. Правящие круги перед лицом неотвратимого несчастья пытались предостеречь императора. Политические резолюции, которые выносились не только либералами, но и знатью, сыпались на императора, как осенние листья.

В этих резолюциях не было ничего нелояльного. Они только требовали от царя, чтобы он заменил своих министров людьми, которые пользуются доверием страны. Царь менял людей с быстротой фокусника, но эти перемены мало удовлетворяли общественное мнение. Они ни в какой мере не являлись ответом на очень сдержанные требования общества. Ведь этот человек, полный семейных добродетелей, без пороков и без воли, был самодержцем милостью Божией. Он мог менять свои решения ежеминутно, но он никогда не забывал о своих наследственных правах.

«Что это за разговоры о народном доверии? — спрашивал он. — Пусть народ заслужит мое доверие».

В течение этих последних шести месяцев мое генеральное консульство сделалось чем-то вроде почтового ящика для всевозможных жалоб. Целыми днями я переводил резолюции (еще и сейчас целая куча их лежит среди моей частной переписки) и памфлеты. В это время появился салонный поэт Мятлев, кавалерийский офицер, недурно владевший стихом, которым он пользовался, чтобы высмеивать непопулярных членов правительства. Я переводил резолюции прозой. Я перекладывал мятлевские стихи в плохие английские вирши. Я посылал и прозу, и стихи в посольство. В конце концов я, вероятно, надоел своей попусту растрачиваемой энергией.

Трагедия заключалась в том, что как резолюции, так и памфлеты писались людьми, которые в глубине своей души и не помышляли о революции, которые ревностно желали успешного ведения войны и которые теперь, если они и живы, отдали бы свою правую руку, чтобы восстановить в России империю.

Поскольку дело касается Москвы, я не преувеличиваю. Почти ежедневно я встречался с людьми, которые против своего желания образовали первое временное правительство после отречения царя: князь Львов[14], Челноков[15], Мануйлов[16], Авилов, Маклаков[17], Новиков, Кокошкин. Из тесного личного общения с ними я знал, что их пугала задача, которая вставала перед ними как перед русскими патриотами. Эта проблема была остро показана Маклаковым, знаменитым русским оратором и впоследствии послом временного правительства в Париже, в одной из тех басен, к которым цензура заставляла прибегать русских: «Автомобиль спускается с крутого холма. Внизу зияющая пропасть. Ваша мать сидит впереди, рядом с шофером. Вы сами сидите на заднем сиденье. И вдруг вы видите, что шофер теряет способность управлять. Что вы должны делать?»