Незаметные истории, или Путешествие на блошиный рынок (Записки дилетантов) - Наталья Нарская

как правило, за предметы в стиле модерн приходится отдавать суммы выше средних. Справляюсь о цене – и не верю своим ушам: торговец просит за вещь втрое меньше ожидаемого. Не моргнув глазом предлагаю снизить цену на 20 %. Оценивающе посмотрев на меня, мужчина соглашается. Не веря своему счастью, поспешно заворачиваю барометр и бережно укладываю в свой рюкзак.

* * *

Первый двух-трехчасовой круг по рынку оказался удачным. С чистой совестью можно позволить себе перерыв на завтрак. Можно выпить кофе и перекусить, выудив из рюкзака термос и контейнер с продуктами. А если аппетит разыгрался не на шутку, чему после пары часов на свежем воздухе не приходится удивляться, не грех купить в киоске пару горячих, ароматных баварских, венских или краковских сосисок с горчицей или кетчупом и свежими, еще теплыми белыми булочками. Очень вредно – но как вкусно!

Отдохнув, можно отправляться на охоту по второму кругу. После первого захода иногда на примете остаются небезынтересные вещи, не купленные по разным причинам. Как правило, потому что надеешься найти что-то более интересное. Есть еще один резон продолжить поиски: торговцы не закончили выкладывать вещи, которые позже попадают на прилавок, занимая место проданных. Кто-то из продавцов уезжает, кто-то приезжает и заполняет освободившееся место. Наконец, можно, к собственному удивлению, обнаружить что-нибудь, раньше по невнимательности не замеченное.

И действительно, мы находим недавно пришедшего старика-турка, сидящего за маленьким раскладным столиком. На нем портативная застекленная витрина с приколотыми к тканевой подложке серебряными украшениями современной азиатской работы. Среди них мы выуживаем две европейские подвески в стиле историзма 1870–1880-х годов и миниатюрную брошку в стиле модерн (см. ил. 21, вкладка). Цена, заплаченная со скидкой за три предмета, более чем умеренна.

Рынок в разгаре, толпа посетителей становится все более плотной. Это время, когда шансы на успешную покупку заметно сокращаются. Глаз устает, «замыливается», толкотня и опасность оказаться жертвой карманника отвлекают. На этом этапе чаще всего решается судьба мысленно отложенных покупок. Радуешься, если обнаруживаешь ранее отмеченную вещь на прежнем месте (кстати, то, что ее никто не купил, иногда оказывается аргументом против ее приобретения), досадуешь, если торговец уже уехал или искомый предмет продан.

* * *

За вторым кругом, после очередного перерыва, следует третий. За несколько часов прогулки мы неоднократно приветствовали знакомых торговцев и покупателей. С кем-то договорились встретиться во время одной из пауз после первого или второго круга в пивном саду под навесом близ продуктового киоска. Во время третьего круга можно остановиться поболтать со знакомыми торговцами, похвастаться трофеями, поспорить о политике. Нужно обязательно попрощаться до следующих выходных с Манни. Расставание с ним никогда не бывает коротким. Манни предлагает выпить кофе и сам идет за ним в киоск. Или я оказываюсь проворнее и успеваю предложить кофе первым или сразу несу к его прилавку пластиковые стаканчики с горячим напитком, рискуя обжечь пальцы.

Обсуждаем с Манни итоги дня. Наташа тем временем рассматривает на его прилавке маленькую фарфоровую собачку от Гёбеля[181]. Чуткий и предупредительный торговец, Манни спрашивает меня, кивнув в сторону Наташи, которая пока не говорит по-немецки:

– Она любит собак?

– Очень, – отвечаю я, – и она никак не может прийти в себя после смерти нашего кокер-спаниеля.

– Я дарю ее тебе. – Манни говорит громко, как говорят с иностранцами люди, не знающие чужих языков. Он протягивает ей собачку, энергично кивая в знак того, что возражения не принимаются. – Извини, что фигурка повреждена. – И показывает едва заметный след от склеивания одной из лап.

Забегая вперед, скажу: узнав о смерти Манни, Наташа прислала мне фото с изображением этой собачки (см. ил. 22, вкладка). Раньше я не замечал, хотя Наташа пыталась обратить на это мое внимание: рыжеватой лохматой головой и широким носом фигурка удивительно похожа на ее дарителя. Так и эта собачка превратилась в мемориал в честь Манни.

Время на блошином рынке несется стремительно. Мы провели на нем восьмичасовой «рабочий день». Вот и этот день подходит к концу. Торговцы собираются и разъезжаются, покупателей становится все меньше. Где-то лежат сложенные невостребованные вещи, которые продавцы не пожелали забрать домой. Служащие приступают к уборке территории.

Выходя с рынка, мы часто спрашивали друг друга:

– А ты помнишь первую нынешнюю покупку? Я – нет.

И это – не шутка и не ритуал: груз впечатлений дня вытесняет его начало. В ожидании автобуса или электрички, на автобусной остановке или железнодорожной станции, в вагоне метро или дома, если поездка была велосипедной, мы проводим ревизию купленного, иногда удивляясь и всегда радуясь вещицам, появляющимся из недр рюкзаков на свет божий. До скорой встречи, наш блошиный рынок!

Манни: эскиз образа

О жизни Манни известно удивительно мало. Изложенные ниже факты его биографии я узнал бы от него самого за пять минут и значительно подробнее. Но его больше нет, и то, что мне теперь о нем известно, пришлось собирать по крохам из рассказов его друзей и коллег, а также «выковыривать» из собственной памяти, припоминая обрывки его рассказов, свидетелем или участником которых я был. Многие данные противоречат друг другу, но других, увы, нет.

Манфред Германн Вальтер (1942–2018) родился близ Касселя, в семье банковского служащего и домохозяйки. Манни – уменьшительно-ласкательная форма обоих его имен. (Мне он во время нашего знакомства представился как Германн, другие знакомые знали его как Манфреда[182].) Во второй половине 1950-х годов семья переехала в Мюнхен. Здесь Манни окончил школу и отслужил в армии. Он получил образование, которое в России называется средним специальным: выучился на продавца бытовой техники (по другим данным – спорттоваров) и работал в торговой сети «Карштадт». Увлекался боевыми искусствами и получил навыки спасателя на водах. Затем успешно работал в строительном бизнесе, пока партнер не обманул и не разорил его. В 50 лет Манни вынужден был начинать с нуля.

Именно тогда он занялся торговлей антиквариатом, вложив в новое дело прежний опыт, прилежание, любознательность и готовность систематически учиться. Антикварный/блошиный рынок стал для него смыслом жизни, делом и хобби. Помню, как он в одном из разговоров с клиентами объявил: предложи, мол, ему сейчас за 10 тысяч евро в месяц дежурить в самой дорогой фирме, он бы отказался, потому что умер бы со скуки. Он умел внимательно слушать коллег и выуживать из разговоров новую информацию о том или другом предмете старины, с удивлением констатируя, что всему в сфере антиквариата обучиться невозможно: век живи – век учись.

Манни был торговцем от Бога, он легко и много зарабатывал, выигрывая на объемах и скорости оборота. При этом он был прекрасным психологом и знал, кому какую цену назначить. Даже клиент, заплативший значительно выше «болевого порога», приемлемого для торговца, уходил от него довольным и уверенным, что Манни продал вещь себе в убыток. Но друзьям и постоянным клиентам (на блошином рынке это почти синонимы) он продавал со щедрыми скидками, которым, как казалось, и сам радовался. Наследников у него не было, скаредничать было не для кого.

* * *

Друзья считали Манни открытым, честным до щепетильности, всегда готовым прийти на помощь и, несмотря на изощренность в области торговли и психологии, порой ребячески наивным. У него было удивительное чувство юмора и золотое сердце. Он был одинок и очень любил и ценил общение. При обилии контактов он был закрыт, мало кто бывал у него дома. Он был очень привязан к родителям, особенно к матери, которую потерял, когда ему было далеко за шестьдесят. В свои семьдесят пять он тщательно следил за своим не столь крепким, как он любил похваляться, здоровьем – у него стояли клапаны в сердце, был сахарный диабет – и представлял собой ходячую медицинскую энциклопедию. Своими практическими медицинскими познаниями он поделился и со мной, когда счел, что я в них нуждаюсь.

При более детализированных характеристиках мнения о Манни расходятся. Одни помнят его добрым и чутким, другие упрямым и жестким, скорым не только на резкое слово, но и на кулачную расправу. Кто-то рассказывает, будто бы Манни получил высшее образование инженера-строителя. Кто-то над этими рассказами откровенно смеется. Одни оценивают его как прекрасного эксперта в области антиквариата, другие убеждены, что знания его