Оборванные нити. Том 3 - Александра Маринина

— Ну да, — задумчиво проговорила она, — я понимаю. Но знаешь, в словах Ванды есть какая-то правда. Почему в нашей традиции похороны — это так некрасиво, так мрачно, так страшно? Люди в черном, черная земля, провал ямы… Есть же культуры, в которых уход человека в другой мир — это ритуал любви и красоты, а не слез и ужаса, как у нас. Помнишь, ты мне рассказывал, как Макс в первый раз пришел к тебе в Бюро? Он тогда предложил тебе расписать стены морга чем-нибудь веселеньким. А сегодня Ванда выступила с аналогичным по своей сути предложением.

Саблин расслабился и начал задремывать, слова Ольги доносились до него как будто издалека.

— Ты хочешь сказать, что они оба — креативные люди, поэтому у них другое отношение к смерти? — пробормотал он едва слышно.

— Конечно. Ты вспомни: один из самых серьезных грехов по христианскому канону — это страх смерти. Церковь делает все для того, чтобы человек не боялся умирать. А светский канон делает все для того, чтобы уход был страшным и болезненным. Творческие люди — они же как дети, поэтому у них душа чище. А это значит, они ближе к Богу, и религиозный канон им понятен, они его принимают и разделяют. Правда, разделяют несколько своеобразно. Но они инстинктивно стремятся к тому, чтобы смерть и уход не выглядели безобразными и невыносимыми, они хотят даже из этого сделать праздник, чтобы не было так страшно. Разве это плохо?

Она говорила негромко и поглаживала Сергея по плечу и по волосам. И он не заметил, как полудрема сменилась глубоким сном.

Спал он около часа, сидя на стуле в маленькой кухоньке, а Ольга все стояла за его спиной.

* * *

Наконец результаты судебно-химического и бактериологического исследований по случаю Рустама Кудиярова были получены, и Сергей приступил к гистологическому исследованию.

При химическом исследовании не обнаружено ни спиртов, ни органических галогенпроизводных и хлорпроизводных, ни ацетона, ни толуола, ни бензола, ни ксилола, ни соединений мышьяка, ни солей тяжелых металлов. Одним словом, ничего, чем можно было бы отравиться. Исследование для определения наркотических, лекарственных и психотропных препаратов проводить не стали по двум причинам: во-первых, клинико-морфологическая картина никак не соответствовала отравлению этими веществами, а во-вторых, в последние часы жизни Кудиярову проводилось интенсивное лечение, в ходе которого ему вводили большое количество лекарственных препаратов. Так что даже их обнаружение никак не проливало бы свет на причину его смерти.

В лаборатории эпидотдела исследовали содержимое тонкого и толстого кишечника, а также желчного пузыря. Их вердикт гласил: возбудителей сальмонеллезов, дизентерий, холеры, иерсиниозов, псевдотуберкулеза и вообще какой-либо другой патогенной микрофлоры, включая патогенные грибы, не обнаружено.

Еще когда Кудияров был жив, у него взяли материал для ПЦР-диагностики, правда, саму диагностику провели уже после его смерти, но итог и здесь оказался удручающим: полимеразная цепная реакция не обнаружила ни малейших признаков вирусных агентов. То есть умер Рустам от чего угодно, только не от вирусной инфекции.

Ознакомившись с присланными результатами, Саблин засел за микроскоп. Он почему-то был уверен, что найдет, непременно найдет что-то такое, за что можно будет зацепиться и, подкрепив свои выводы данными от судебных химиков и бактериологов, определить, чем же все-таки болел или отравился тридцатипятилетний рабочий. Он не отрывался от окуляров много часов, раз за разом пересматривая стеклопрепараты, тщательно фиксируя каждую находку, проверяя и перепроверяя самого себя. В конце концов он пришел к выводу, что ничего понять не может. Клиническая и патоморфологическая картина говорит об инфекционном заболевании системы пищеварения, осложнившемся развитием эндогенно-токсического шока. И при этом ни малейших следов возбудителя инфекции. Ни вирусов, ни бактерий, ни грибов. Конечно, инфекционных заболеваний в этом мире куда больше, чем то, что перечислено в заключении бактериологов, но это надо еще ухитриться ими заразиться. А вот заразиться-то Рустаму Кудиярову было абсолютно негде, ибо ни в какие экзотические тропические страны он сроду не выезжал и с людьми, приехавшими оттуда, никогда не контактировал: об этом Саблин специально спрашивал вдову Кудиярова.

Что же касается отравляющих веществ, то и здесь заключение судебных химиков нельзя было считать исчерпывающим. Возможности химической лаборатории ограничены наиболее распространенными в быту токсическими веществами. Но, как известно, объем «наиболее распространенного» всегда значительно меньше объема того, что встречается не так часто или даже совсем редко. Ни одна судебно-химическая лаборатория не располагает полным комплектом образцов отравляющих веществ, имеющихся на нашей планете. Да, чем-то обыкновенным, привычным Кудиярова не отравили. Но кто сказал, что его не могли отравить чем-то редко встречающимся? Для того чтобы установить отравляющее вещество, нужно иметь его образец, чтобы было с чем сравнить. Именно эти образцы и собирают в библиотеки химических лабораторий. А если образца нет, то… А его не было.

Правда, мелькнула в голове мысль о том, что, возможно, речь идет о растительном яде. Ведь сколько случаев известно, когда человек идет в лес за грибами или просто погулять, срывает ягодку или сует в рот листик-травинку и… Летальный исход. И грибами легко отравиться, если ты грибник неопытный.

Но мысль тут же отступила под натиском реалий: все это возможно в средней полосе, но никак не в северогорской тундре, в которой сколько грибов ни растет — ни одного ядовитого. И с ядовитыми растениями в местном климате все очень проблематично. Да и не ходил Рустам ни на какие загородные прогулки, уж вся неделя от момента Дня города до момента вызова «Скорой помощи» была расписана буквально по минутам: дотошный Саблин не пожалел времени и в течение месяца, пока ждал результаты от химиков и бактериологов, неоднократно разговаривал с вдовой погибшего, задавая ей массу вопросов и вникая во все мыслимые и немыслимые детали, пытаясь хотя бы приблизительно нащупать направление диагностического поиска.

Срок по исследованию трупа Рустама Кудиярова заканчивался. Это означало, что нужно как-то определиться и с диагнозом, и с причиной смерти. В ЗАГСе лежит представленное вдовой медицинское свидетельство о смерти, в котором написано, что «причина смерти временно не установлена». Их такая бумажка никак устроить не может: нужно заполнять статистическую отчетность с указанием причин смерти населения, поэтому им требуется диагноз, все равно какой, но установленный. А вот всем остальным далеко не все равно, какой именно диагноз поставит судебно-медицинская экспертиза. Правоохранительные органы ждут ответа на вопрос: человек умер от заболевания или был отравлен? Поэтому какую бы причину смерти ни написал в своих выводах судебный медик, обязательно кто-нибудь останется недоволен. Напишешь «инфекцию» — взропщут медики, эпидотдел и Роспотребнадзор, хотя следствие останется более чем довольно: раз человек болел, значит, никакого криминала, и морочиться не нужно. Да и родственники умершего не обрадуются такому диагнозу: будут думать, что врачи все-таки что-то сделали неправильно, что-то недосмотрели, а судебно-медицинская экспертиза прикрывает «своих», сваливая смерть Рустама на какую-то неведомую инфекционную болезнь. А вот если написать «отравление неустановленным веществом», то медики обрадуются, с них взятки гладки, зато менты скорчат недовольную мину. Криминал, значит, надо работать. Ну и начнут работать, то есть в первую очередь придут к нему, к начальнику Бюро судмедэкспертизы Сергею Михайловичу Саблину, и начнут спрашивать, что за яд, откуда он взялся, каким образом попал в организм погибшего — случайно или умышленно. И что Саблин им ответит? Дескать, я сам не знаю, я даже не знаю, что это было за вещество, поэтому ни на один ваш вопрос ответить не могу. Несложно представить себе, какие слова он услышит в ответ. Самое мягкое — это: «Если ты ничего не знаешь, так какое право имеешь утверждать в своих выводах, что это было отравление?» В общем-то, справедливо. И на производстве, где работал Кудияров, версия об отравлении вряд ли понравится, потому что сразу же возникнет масса вопросов: не на работе ли отравился человек, не было ли нарушения техники безопасности? Ибо если нарушения техники безопасности не было, а отравление произошло именно на работе, то придется выплачивать огромную компенсацию. А уж как комбинат любит выплачивать эти компенсации, Саблину было известно преотлично. Да за примерами и ходить далеко не надо: случай Вдовина — яркое тому подтверждение.